— Чтоб она в тебя угодила! — мрачно изрек Богдан.
Он ненавидел сейчас все и всех и был бы рад, если бы молния спалила все палатки.
— А ты не злись. Кто виноват, что так получилось? — сказал Славка. — Разложите костер. Дождик маленький совсем. А я вам запишу это как ночное дежурство по взводу.
— Соглашайся! — Фимка осторожно тронул Богдана за плечо. — Ночь короткая!
— И светает очень рано, — подхватил Славка. — Да вы, если захотите, от рассвета до завтрака запросто палатку успеете поставить. И будет так, точно ничего и не было. Все хорошо будет!
— Пр-роповедник!.. Н-не будет ничего хорошего!.. А ты, Шуруп, — Богдан покосился на палатку, — запомни: плакали твои глазки.
Оттолкнув стоявших за его спиной мальчишек, он вернулся под дерево, из-под которого начал свою неудачную вылазку.
Под мелким нудным дождем остались пятеро: у палатки — Сергей и Славка, шагах в пяти от нее — Фимка, Димка и Вовка Самоварик. И те, и другие выжидательно молчали. Командиры думали, что мальчишки попросят пустить их в палатку, и оба решили дать им место. А мальчишки надеялись, что командиры сами позовут их.
— Да ну вас всех! — обиделся Вовка Самоварик, не дождавшись приглашения. — Дрыхните в тепле, если вы такие!
Придерживая рукой фотокарточки, спрятанные от дождя под рубашку, он тоже отошел под защиту деревьев. Укрылись под ними и Фимка с Димкой.
Богдан отодвинулся от них.
— Рядом с вами противно!
Мальчишки видели, как Славка и Сергей, посовещавшись между собой, разошлись по палаткам. Пологи задернулись. Неуютно и тоскливо стало на Третьей Тропе.
Богдан тяжело переживал свое поражение. Злобу он чувствовал ко всем без исключения, но больше всего не к Славке и даже не к Сергею Лагутину, а к Шурупу и его четверке. Они легко и быстро признали его вожаком, но с той же легкостью и быстротой предали его, как только увидели, что выгоднее быть с другими.
Познакомились они утром на сборном пункте. Богдан торопился поскорей уйти из дома и рано явился к автобусам. Шуруп со своей четверкой был уже там.
Никаких особенно тяжких грехов за этими мальчишками не числилось — пропуски занятий, двойки за поведение, мелкое хулиганство. Но они считали себя крупными дворовыми заправилами.
Шуруп для большей убедительности сам придумал себе кличку: был он просто Шуркой Рубцовым, а стал Шурупом.
Он первый подошел вразвалку к Богдану.
— Влип, тютя?.. Ничего! Держись за нас! — он покровительственно пошлепал Богдана по щеке. — Я — Шуруп!
Богдан грубо отбросил в сторону его руку и равнодушно посмотрел на четырех других приближавшихся мальчишек.
— Видишь их? — почти ласково спросил обиженный Шуруп. — Не возникай! Мы только по разу приложим — и не дотянешь до пенсии. Дотукал?.. Подыми-ка хваталки, чтоб мы видели, дошло или нет.
Богдан медленно поднял правую руку с двумя напряженно-выпрямленными пальцами.
— Обе! — потребовал Шуруп.
Богдан раздвинул пальцы и, как двузубой вилкой, ткнул ими в лицо мальчишке, рассчитав так, чтобы вовремя остановить руку. У самых зрачков увидел Шуруп кончики пальцев и отшатнулся, побелел от страха — понял, что чуть не лишился глаз.
Тем же тоном, каким только что представился Шуруп, Богдан произнес:
— Я — Богдан!
— Какой Богдан? — спросил Шуруп, испугавшись еще больше. — Тот?
— Тот, — ответил Богдан.
Больше от него не потребовалось никаких усилий, чтобы полностью подчинить себе этих мальчишек. Они услужливо крутились вокруг него, подхватывали каждое слово, восторженным шепотком пересказывали другим мальчишкам ходившие по району слухи о Богдане, заняли для него и сторожили, пока он не пришел, самое лучшее в автобусе место.
Но миновал день, и Богдан очутился под деревом в мокром лесу, а они, наверно, уже разделись и натягивали на себя мягкие одеяла.
— А костер-то стоит попробовать, — предложил Вовка. — Карточки могут размокнуть.
— Тьфу на твои карточки! — Богдан плюнул и выругался. — Уйду сейчас — и провалитесь вы вместе со всем лагерем!
— Как уйдешь? — испугался Фимка.
Димка и Вовка тоже забеспокоились. Оставаться без Богдана казалось совсем страшно. Что они без него? Им останется только стучаться в закрытые палатки и просить прощения.
