Сейчас я очень рад, что не забивал тогда себе голову подобной ерундой. Во-первых, у него для этого не хватило бы воображения. Во-вторых, он был безумцем и потенциальным террористом в духе героев Достоевского и Конрада. В XIX веке он непременно стал бы бомбистом. Он хотел разрушать. Это его призвание. Он стремился уничтожить мир, который обрек его на убогое существование и проклял, наделив заурядным умом, одержимостью и множеством дефектов. Я не мог ни на секунду представить, что такой тип способен выдать меня. Я был для него последней надеждой, единственным человеком, который верил в него.
Мои опасения в отношении Алика носили сугубо практический характер. Сможет ли он вынести винтовку из дома миссис Пэйн незаметно для нее и Марины? Сможет ли он на следующий день незаметно пронести ее в здание Книгохранилища, не уронив с грохотом в столовой, так что вылетят болтающиеся винты, крепящие оптический прицел, и разлетятся по всему помещению? Сможет ли он в таком случае правильно прикрепить прицел? У меня перед глазами возникла картина, на которой он все делает идеально: выбирает правильную позицию, точно прицеливается, плавно нажимает спусковой крючок, щелк! – и выстрела нет, так как из курка, незаметно для него, выпал боек. Или в пятницу утром его сослуживец увидит пакет с винтовкой и спросит: «Ли, что это у тебя такое?» А он испугается и убежит. От такого идиота можно ожидать чего угодно, и я вынужден согласиться с противниками конспирологических версий, утверждающих, что ни одна спецслужба не поручила бы Освальду столь важное дело. Они правы, но не учитывали тот факт, что иногда возникает необходимость в использовании откровенных неудачников.
Я старался не думать об Алике и сосредоточиться на том, что находилось в зоне моего контроля.
Мы встретились после завтрака в моем номере. Это отнюдь не веселая компания старых приятелей, как я уже говорил. Джимми должен изготовить визитки и придумать, каким образом можно было бы пронести винтовку Лона в здание. Эта задача, помимо всего прочего, предусматривала приобретение объемистого пальто с не слишком длинными рукавами, дабы они не скрывали кончики пальцев подобно клоунской одежде. Он намеревался еще раз обследовать «Дал-Текс», чтобы освежить в памяти все лестницы и офисные помещения, проверить замки, определить маршруты отхода и найти места, где можно спрятаться – хотя, если бы пришлось прятаться, это означало бы разоблачение нашего хитроумного замысла. Джимми не хотел, чтобы во время операции мы столкнулись с неприятными сюрпризами. Я чувствовал, что ему необходимо побыть одному. Он всегда был волком-одиночкой. Благослови его Бог.
Когда Джимми ушел, мы с Лоном решили изучить Дили-Плаза. Я провез его по Мейн-стрит, и мы прошли маршрутом кортежа президента, повернув вправо на Хьюстон-стрит, обогнули площадь и остановились на углу c Элм-стрит, чтобы хорошенько рассмотреть «Дал-Текс» и его большие окна, очень удачно выходящие прямо на площадь. Затем мы пошли по Элм-стрит, мимо фасада здания Книгохранилища.
На площади безлюдно, поскольку она отнюдь не являлась туристической достопримечательностью, подобно площадям Бостона или Вашингтона. Из растительности на ней имелись лишь несколько карликовых дубов. Ни красивых садов, ни роскошных фонтанов, ни прудов с лебедями и утками. Банальный зеленый островок в форме неправильного треугольника среди шумных улиц, с небольшим мысом в северной части, где на вершине небольшого холма отцы города, движимые своей беспредельной мудростью, возвели располагавшиеся полукругом колонны в стиле римского Колизея. Трудно найти более неподходящее место для этого гротескного псевдоклассического сооружения. Разумеется, это Техас, но почему они прислушались к мнению не архитектора, а пьяного брата жены мэра или кого бы то ни было, кто изуродовал Дили-Плаза, которая в этом нелепом виде запечатлелась в мировой памяти?
Мы почти не разговаривали, и мне не хотелось задерживаться на площади. Нужно соблюдать осторожность. Вдруг кто-нибудь запомнил бы странного принца из Лиги Плюща и его приятеля в инвалидном кресле и сообщил сотрудникам ФБР, которые поняли бы, в чем дело. Или меня заметил бы Алик, выбиравший позицию для завтрашней стрельбы на седьмом этаже здания Книгохранилища. Правда, в человеке, одетом в твидовую куртку «Брукс» и темные слаксы, в очках в роговой оправе и с трубкой во рту он вряд ли узнал бы своего знакомого в мешковатом костюме из ГУМа с рукавами разной длины. Видимо, в 1955 году какая-нибудь Наташа заснула за своей швейной машинкой размером с «Бьюик» на пятнадцатом часу своей шестнадцатичасовой рабочей смены именно в тот момент, когда пришивала к пиджаку рукава. Тут мне представилось, как Алик едет по Малекону в Гаване на заднем сиденье «Кадиллака» 1947 года выпуска, рядом с Фиделем, махая рукой приветствующим его толпам.
