– Хорошо, – согласился Адамс. – Я не хочу торопить события, но мне кажется, нам следует опубликовать книгу либо выступить в средствах массовой информации до 22 ноября 2013 года, или в этот самый день. В день пятидесятилетней годовщины. Наверняка это событие вызовет огромный общественный интерес, и мы сможем неплохо заработать. Думать о маркетинге никогда не вредно.
На следующий день, среди щебечущих мамаш и бойких карапузов, играющих в машинки, Свэггер рассказывал Нику Мемфису о своей вчерашней беседе.
– Я чуть не упал со стула, когда он, словно фокусник, вытащил из шляпы Лона Скотта.
– Возможно, он раскопал Скотта, ничего не зная о Хью и 1993 годе. Я имею в виду, Лон оставил после себя следы, а в этой области Марти Адамс известный специалист.
– Очень может быть.
– Судя по всему, он чист. Мы его тщательно проверили. На всякий случай, я поручу Нилу еще раз.
– Спасибо. Даже такой параноик, как я, вынужден признать, что, похоже, какие-либо признаки игры отсутствуют.
– Прежде чем ты начнешь сотрудничать с Марти, у меня будет вся информация о нем, кроме разве что рентгеновского снимка его кишечника.
– Если даже он у тебя и оказался бы, вряд ли я захотел бы смотреть.
– Я тоже не стал бы, а отдал бы стажеру. Для этого они и нужны. Кстати, как идет твое расследование? Все еще получаешь удовольствие?
– Я все ломаю голову по поводу «Красной Девятки». Она не дает мне спать по ночам. Как и другая загадка, которую мне никак не удается разрешить, – время. Как им удалось так быстро ввести в игру Освальда, если о проезде Кеннеди под окнами Книгохранилища еще за три дня ничего не было известно? Профессионалы высочайшего класса.
– Или счастливчики.
– Или еще хуже: и то и другое.
Воспоминания секретного агента Хью Мичум
В этом бизнесе плохие дни случаются нередко. Я провел несколько таких дней под интенсивным артиллерийским обстрелом на военной базе во Вьетнаме, когда проводил операцию «Феникс». Израильская ракета погребла меня на шесть часов под грудой обломков в Бейруте, в результате чего мой шикарный костюм пришел в полную негодность. В 1991 году я был задержан мерзкими китайскими пограничниками на несколько часов, которые показались мне годами. Думаю, они собирались избить меня за то, что я русский, хотя это было отнюдь не так. А если бы я сказал им правду, они наверняка избили бы меня, и потом мне еще пришлось бы лет пятьдесят гнить в китайской тюрьме. Это было страшно, я едва не утратил напускное самообладание и чуть не запятнал честь выпускника Йеля. Невероятно!
Но не случилось за всю мою жизнь дня хуже, чем 21 ноября 1963 года. Мне казалось, что этот день никогда не закончится, а когда он все же закончился, возникло впечатление, будто прошло всего несколько секунд. И следующий день, хотя нас терзали сомнения, пролетел невероятно быстро.
У всех были мрачные лица. Не думаю, что кто-нибудь из нас до конца примирился с тем, что нам предстояло совершить. Сомнения продолжали преследовать всех на протяжении многих лет. Однако время для аутопсии еще не пришло, и я могу лишь сказать, что не переставал убеждать себя в необходимости этой операции, которая призвана спасти тысячи и тысячи жизней американцев и вьетнамцев, предотвратить анархию и хаос. Я внушал себе, что мы являемся убийцами поневоле и совершаем преступление ради высшего блага.
Тем не менее день прошел в атмосфере экзистенциального страха. У меня постоянно пересыхало во рту, а тело то и дело покрывалось потом. Еда казалась безвкусной и не вызывала желания; алкоголь – напротив, и поэтому был исключен из рациона. Выражаясь словами Джеймса Джонса из «Тонкой красной линии», мы «…в оцепенении делали то, что должны были делать».
Алик находился вне зоны моего контроля, если он вообще когда-нибудь находился в ней. Здесь я бессилен. Он должен сделать то, что от него требовалось, чтобы добиться успеха, всю жизнь ускользавшего из его рук. Но мог и не сделать. Откровенно говоря, мне никогда не приходило в голову, что он может сдать меня своему «другу» агенту Хотси. Тогда он стал бы героем, разоблачившим красного шпиона и спасшего жизнь президента, и к тому же получил бы хорошие деньги.
