…лениво дымивший русский «Т-26» и сгоревший 231-ый кое-как тягачом оттащили к обочине. Мехвод и панцершутце, вполголоса матерясь, смотали тросы, уложив их вдоль бортов. Отошли к «панцеру» «иванов» и, дымя сигаретами, что-то высматривали там, делясь впечатлениями и тыкая пальцами на интересное только им. Санитары возились с ранеными, укладывая их в санлетучку. Убитых аккуратно уложили в кузов грузовика, и штабсфельдфебель Гризе деловито собирал жетоны, ссыпая их в конверт. Майор Венцель, старший колонны, распорядился выставить охранение, и, сообщив по радио вышестоящему начальству о случившемся, запросил о дальнейших инструкциях.
Пленный танкист, уже связанный, безжизненной куклой валялся на траве. Ассистентартц Дитц, примостившись рядом на корточки, пальцем брезгливо отодвинул ему веко. Внимательно посмотрел зрачок, скривившись, переместил палец на шею. Нащупав слабый пульс, начал считать ритм, смешно шевеля губами и смотря на наручные часы.
— И что там, Франц? — не выдержал адъютант майора, молодой совсем лейтенантик, белобрысый и лопоухий. Всю дорогу он он продремал в КШМ, проснулся лишь после взрыва броневика. И ничего не поняв спросонья, выскочил наружу, когда КШМ-ка резко затормозила. Пожилой гефрайтер Отто Раухе, личный ординарец майора, успел схватить прыткого вьюноша за полу кителя, и рывком вернул обратно к машине — рявкнув что-то непечатное…
Теперь Пауля Кенига обуревала неуемная жажда деятельности — он лез из кожи вон, стараясь хоть чем-то быть полезным. Майор, скрывая улыбку, направил его к санитарам, с просьбой разузнать о состоянии раненых и выяснить все про захваченного «большевика»…
— Жив, сволочь большевистская, — поднялся, сплюнув, Дитц. Вытер руки салфеткой, поправил сбившийся слегка набок мундир, разгладил складки под ремнем.
— Только без сознания — судя по всему, шок от контузии, плюс возможное сотрясение мозга. Подносил нашатырь — не реагирует, реакция зрачка замедленная — в самом деле глубокий шок. Да ещё наши «зольдатен» добавили, — носком сапога он ткнул «ивана» в челюсть. Голова качнулась вправо — вся левая сторона лица представляла сплошной синяк, на подбородке запеклась кровь из разбитого рта.
— Так что можешь передать герру майору — русский транспортабелен, но сколько он так проваляется — черт его знает.
— Спасибо, Франц, побегу докладывать, — лейтенант быстро направился к группе офицеров, стоявших в отдалении.
«Шустрый парень», — ассистентартц, глядя вслед лейтенанту, неторопливо закурил, наслаждаясь сигаретой, — «сообразителен и голова на плечах есть, только ему опыта не хватает»…
(От автора — несмотря на активную антитабачную камапанию в Третьем Рейхе, военнослужащие отнюдь не стремились прекращать курить. Более того, сигареты быстро стали одним из ходовых товаров как в самой Германии, так на всей территории оккупированных стран. По слухам, ходившим в армии, сам Фюрер неодобрительно относился к курильщикам, утверждая, что «… мнение „солдат на войне не может жить без табака“ является ошибочным…» и собирается после победы запретить курение во всей армии, как это сделали в ВВС и на Дойче РейхсПост. Даже усилия ОКХ, которое снизило рацион до шести сигарет в день на человека, не особо и помогало — если учесть, что в минуты затишья солдаты могли дымить без ограничений. Правда, и тут не обошлось без подножки — не более 50-ти сигарет в месяц. Страждущие выходили из этого положения просто — обменивали на марки (табачные талоны), голубые или синие талончики с отрывным корешком, дававшие право на посещение «Puff»-ов.)
— Герр майор, — вскинул ладонь под пилотку Кениг, — раненные транспортабельны, нуждаются в отправке в госпиталь. Русский же без сознания — допросить не представляется возможным.
