- Помню. Курс обучения, кажется, подходит к концу.
Не торопите меня. Вы убедитесь, что мне можно верить.
- Даже после того, как вы однажды сказали пе
- Даже после этого, - подтвердил Ружич, и каждое слово его дышало искренностью. - Солгал один раз в жизни. И вам, и дочери, и самому себе. Считал, что это единственный способ обрести свободу и убедиться, на чьей стороне правда. А главное - чтобы уберечь Юнну...
- Хорошо, - сказал Мишель. - Попробую поверить.
Хотя и не убежден, что поступаю так, как велят совесть и долг.
- Спасибо, - благодарно кивнул Ружич. - Прощайте.
Но я бы хотел увидеть вас, скажем, через неделю.
- Я согласен.
- Очень хорошо. В следующую субботу в сквере у
Большого театра, как только стемнеет. Возможно, у меня будут важные новости.
- Договорились.
- Но умоляю вас: спасите мою дочь.
- Я сделаю все, что в моих силах.
- Прощайте. И запомните - они могут подстеречь вас снова. Крепче держите свой револьвер. И еще: берегитесь Пыжикова.
Ружич круто повернулся и исчез в темноте!
15
Калугин бушевал. Выслушав рассказ Мишеля о его ночном происшествии, он под каким-то предлогом услал из кабинета Илюшу и дал волю гневу.
- Какого черта! - кипел он, подступив к Мишелю. - Полный провал! За борт таких работничков, понял?
- А плаваю я превосходно! - пытался отшутиться Мишель и еще сильнее взбесил Калугина.
- Пойдешь под суд, хоть ты мне друг и товарищ!
Тебя впередсмотрящим поставили, а ты дрыхнуть! Он тебе услужил, а ты ему? А классовое чутье? Сделай зарубку: у нас с ними все врозь! И пирсы, и маяки, и океаны! Это же только дураку не ясно!
- Ты мне политграмоту, Калугин, не читай, - вспыхнул Мишель. - Пойми, тут случай особый. Я сомневался...
- "Сомневался", - передразнил Калугин: он терпеть не мог этого слова. Здесь тебе не стихи. И не Шопен!
- Этого я от тебя не ожидал, - приглушенно проговорил Мишель, сраженный обидным упреком Калугина. - Я тебе сейчас не поэт, а чекист, и разговаривай со мной как с чекистом!
Калугин, ломая спички, прикурил, окутал Мишеля волной горького махорочного дыма:
- Как с чекистом? Ну, слушай: Савинкова ты проворонил, понял?
- Это еще как сказать! Французы говорят: есть и на черта гром!
- Французы! - разозлился Калугин. - А такую поговорку слыхал: после пожара да по воду? Ты свои промашки за успехи не выдавай, не позволим мы этого, хоть ты и был сознательный пролетарий...
- Как это был? - вскипел Мишель, готовый вцепиться в Калугина. - Как это был? Ты намеки оставь црн себе! Еще и контрой окрестишь!
- Да как ты, дорогой товарищ, - ощетинился Калугин, - посмел самое наппаскуднейшее слово к себе присобачить? Да ты что?
- А то, - упрямо сказал Мишель, смягчаясь. - А то, что, во-первых, было решено Громова пока не трогать, посмотреть, как он себя поведет. И это ты, Калугин, прекрасно знаешь. А во-вторых, оказалось, что Громов - это вовсе и не Громов...
- А кто? - нетерпеливо вскричал Калугин.
- Ружич.
- Ружич? - переспросил Калугин. - Так чего ж ты молчал? Как же это понимать?
- А вот так: Ружич! И у него есть дочь. И она в опасности. Отец умоляет спасти ее!
Калугин помолчал и задумчиво сказал:
- Теперь до самого горизонта видать. Только нам от этого никакой радости! Надо ж, как все переплелось!
Дело дрянь, раз Ружич догадался, что его дочь у нас работает!
- У нас?! - вскочил со стула Мишель, готовый тут же обнять и расцеловать взъерошенного, злого Калугина. - У нас?! - все еще не верил он. - Ой-ля-ля! Это же как в сказке!
- Дьяволову внуку такую сказочку! - не замечая его радости, воскликнул Калугин. - Значит, так. Отец - контра. А почему он выручает чекиста, то есть тебя? Тут концы с концами не сходятся. Да еще просит спасти свою дочь... Такие чудеса, что дыбом волоса!
- Ну, тебе это не угрожает! - попробовал пошутить Мишель, намекая на бритую голову Калугина. - А за такую новость дай я тебя обниму!
Калугин застегнул кожанку на все пуговицы, подтянул ремень, будто ему предстояло совершить что-то торжественное и необычное.
- Влюблен? - сурово спросил он, обрывая восторженное восклицание Мишеля, и, как смирного котенка, погладил кобуру маузера.
