Он отмыл стальную цепь, снятую с шеи перед умыванием. В её звеньях тоже засохла кровь. Затем одел вновь. Та звякнула медальоном с надписью на латыни: «Вся моя надежда на себя самого».
Мучил зверский сушняк, но Саныч лишь прополоскал рот и ограничился маленьким глотком. С воды его непременно стошнит. Так и челюсть в унитаз можно выронить.
Кроме боли чувствовалась слабость во всём теле. В глазах заплясали светлячки от давления. Оставалось радоваться, что посетил ванну, пока были хоть какие-то силы.
И тут он подумал: «А вдруг?» Добрёл до кухни. Открыл створку стола. И – о, чудо! Обнаружил чекушку водки! Когда её купили? Кто её купил? Как Митя о ней не узнал? Обо всем этом Саныч понятия не имел. Сам он никогда не покупал чекушек. Но на опохмел старался отложить всегда. И порой, как сейчас, случались сюрпризы. Теперь ему из дому не выйти, этой чекушкой следовало распорядиться грамотно. Саныч сквозь зубы процедил полстопки и поковылял надевать трусы.
День он провёл в кресле перед телевизором. Подымаясь переключить канал, когда начиналась совсем уж нестерпимая галиматья. Типа концертов по выходным. Водки выпил ещё раз, полстопки. А вечером, часов в семь, неожиданно послышался звук открываемой двери. У Саныча с похмелья ёкнуло сердце.
«Даже не проверил, заперта ль дверь», – спохватился он.
Не шевеля корпусом, Саныч повернул голову и увидел на пороге комнаты вчерашнюю соседушку.
– Извини, – сказала она. – Я без стука. Вчера дверь осталась открытой. Вот, проверила – до сих пор открыта. А тебе, наверное, сейчас тяжеловато ходить, гостям отворять. Как себя чувствуешь?
Друзья ушли
Скорей, чем стали Миром,
Которому
На всё плевать,
Лишь вороньё теперь
Галдящей сворой
Слетается
Сюда клевать.
1
Когда-то было всё очень хорошо. Потому что было. И тем более – когда-то. Пусть ступеньки в магазин игрушек доходили почти до колена, и до ручки на его двери было не дотянуться. Пусть огромный мир с недосягаемыми дверными звонками и кнопками лифта был подогнан под больших людей. Пусть так. Но при всём этом крутился-то этот мир вокруг маленького человечка.
Куриные ножки – тогда не было окорочков, были ножки – от запеченной в духовке курицы доставались только ему. Вся сгущёнка, так редко появляющаяся в магазинах, была только для него. И, конечно же, все игрушки в доме принадлежали одному ему.
Его возили на санках и читали сказки. Его жалели, когда он больно ушибался, заигравшись. И умилялись его смешным – палка-палка-огуречик – рисункам.
Но то было когда-то. А теперь… Теперь этот долбаный мир соответствует его тридцатидевятилетним габаритам. И ступеньки в магазин игрушек подогнаны под его ногу. Но их ещё разглядеть надо. Да и игрушки изменились.
– Два литра водки с серебром и четыре пачки сигарет, «Арктики» лёгкой, – сказал, покупая себе две новогодние игрушки, Саныч.
Он сунул кассирше тысячную купюру. А что это именно тысяча рублей, Саныч разглядел дома через увеличительную лупу. Разглядывай он через неё и сдачу – конфуза не избежать. Поэтому он просто сгрёб на ладонь остатки денег и сунул в карман куртки. Благо хоть руки не дрожали – перед походом в магазин он похмелился.
Его тогда колотило нешуточно. И он, взяв двумя руками бутылку, стуча горлышком о зубы, сделал два глотка. Водка обожгла горло, а всё нутро в ужасе сжалось. Саныч, мигом опустив пузырь на табуретку, схватил кружку холодного чая и загнал им рвотный позыв обратно. С минуту сидел ни жив, ни мёртв, прислушиваясь к своим ощущениям. И, наконец, резко вскочив, метнулся в туалет, выблевав в унитаз выпитое.
«Соседи, наверно, думают, что тут свинью режут», – подумал Саныч, когда из его носа и рта вытекали тягучие остатки блевотины с соплями да слюной.
Он обхватил унитаз, но практически его не видел. Так, расплывчатое пятно. После инсульта Саныч различал лишь очертания предметов. А тут от блёва ещё и глаза слезились.
Отсморкавшись, отдышавшись, умывшись ледяной водой, Саныч почувствовал себя лучше и вернулся в комнату. Уже менее трясущейся рукой, полагаясь на интуицию, плеснул с полстопки водки. Когда рука была тверда, он мог вот так, вслепую, разлить до полна по разнокалиберным рюмкам, не пролив ни капли. Талант не пропьёшь. Для верности взяв стопку двумя руками, наклонившись к табуретке, махом выпил, откидываясь назад. Холодная водка вновь обожгла горло. Саныч, как и прежде, тут же запил чаем, подавляя рвотный позыв. Опять замер, прислушиваясь к организму. На этот раз удержать выпитое удалось. Облегчённо вздохнув, Саныч покачал головой.
