– Что вы все всегда про настроение? – с показным, деланным недовольством буркнул Метрополитеновский, – другие про здоровье спрашивают, или про погоду…
– Настроение – это питательный раствор, в котором выращивается кристалл шедевра, – весело сверкнув добрыми глазами, сказал Баринов, – настроение для литератора, оно важнее здоровья и погоды.
– Ну-ну! – неодобрительно качнул головой Метрополитеновский, вытирая салфеткой жирные губы, – вы тут можете о своей литературе разговаривать, но без меня, потому что мне погода и пляж на отдыхе по мне так важнее всего.
Метрополитеновский поднялся из-за стола и двинулся к выходу.
– Никогда подноса не унесет! – заметила Ольга Петровна, докторица из Петербурга, которой все пять дней заезда их группы, Александр Евгеньевич оказывал максимум симпатии и внимания. И даже, можно сказать, по-старому – ухаживал.
– Ну, а что вы ожидаете от мужчины с такой фамилией! – заметила Рая, товарка Ольги Петровны, делившая с нею двухместный номер, – это где же фамилии такие давали? Метрополитеновский!
– Фамилии всякие бывают, – заметил Баринов, с робким вожделением поглядывая на предмет своей пятидневной страсти.
– Мужчины разные бывают! – резко возразила Рая, – одному сразу хочется отдаться, как только увидишь, а другой год вокруг тебя виться будет, и только раздражает, как муха осенняя.
– Почему осенняя? – поинтересовался Баринов.
– А потому что мужества ноль, а только докучает жужжанием и кусается, как муха в сентябре, – внимательно вскинув на Баринова взгляд с утра погуще накрашенных своих глазок, сказала Рая., и тут же переменила тему, спросив, – вы сегодня с нами на пляж, или один?
Но Баринов, как бы не расслышав вопроса, вдруг ухватился за тему мужества.
– Мужество, Раечка дорогая, оно тоже разное бывает, потому как только в первобытном обществе женщину привлекали исключительно мышцы и размеры, пардон, гениталиев своего соплеменника, а с развитием специализации, с разделением труда, когда не все мужчины стали охотниками и воинами, мужество тоже трансформировалось, так же как трансформировались и признаки этого мужества.
Разве ученый, Нобелевский лауреат – не так же мужественен, как и тарзаноподобный охотник или похожий на Сталлоне солдат? Или конструктор космического корабля?
Или литературный критик, вроде меня?
Баринов с улыбкой поглядел на Ольгу Петровну.
– Мужество для меня выражается в благородстве, с ним в первую очередь ассоциируется – скромно потупив глаза, тихо сказала питерская докторица.
– А-а-а! Вот! – радостно подхватил Баринов, – хорошая тема, только вот я должен заметить вам, что мужество с благородством не обязательно ходят парой, как любовь с женитьбой в английской поговорке. – a love and marriage – like a horse and carriage…
– Вечно вы по иностранному загнете, – Рая махнула на Баринова рукой, – скажите лучше, отвезете нас с Оленькой сегодня на остров, как обещали?
– Если обещал, то непременно отвезу, – сказал Баринов снова украдкой поглядывая в смелый вырез Ольги Петровны сарафанчика, – потому как искомое вами женщинами благородство, оно как раз выражается в способности больше делать, и меньше болтать.
– Ах, как вы сами себе противоречите, – заметила Ольга Петровна, допивая свой кофе, – как же вы, литератор, критик и вдруг меньше болтать?
– Нет в этом никакого противоречия, – слегка как бы обидевшись, отвечал Баринов, – продукт моей работы выражается в словах, в этом особенность моей профессии.
Вот вы, например, вы смотрите на голых людей, которые перед вами, врачами не стесняются своей наготы, и в этом ведь особенность вашей profession de foi…
Вот вы о мужестве и об особенности мужественного человека меньше болтать и больше делать, правильно изволили заметить, так можно явам по этому поводу расскажу одну историю?
– Вот на остров нас на катере отвезете, тогда и расскажете! – отрезав, поймала Барнинова Раечка, – мы с Ольгой Петровной собираться идем, а вы нас в холле ждите, хорошо?
– Хорошо, – прошептал про себя Баринов, глядя на ладные стройные ножки питерской докторицы, удаляющейся к себе в кулуары, – хорошо, хорошо! А лучше, если бы… И усмехнулся, припомнив детскую дурацкую приговорку, – ах, эти бы ножки, да мне на плечи! …
