Но то, что жизнь – это вечный поиск компромиссов и искусство жить – это искусство улаживать и сглаживать конфликты, красивые женщины понимают только после того, как эта самая жизнь хорошенько их потрясет. Годам этак к сорока начинает слетать с них спесивость. А с иных и к сорока пяти.
– Не надо было Ритке от Семина уходить? – спросила Рая.
– Не надо было проклинать, – голосом Метрополитеновского сказал кто-то невидимый.
– Что? – переспросил Баринов – Хорошо бы всю эту историю теперь прочитать, говорю, – отозвалась Ольга Петровна.
Нет проблем, мадмуазель, – сказал Баринов, – я в Питере вам эту книжку привезу к вам в вашу поликлинику…
И Баринов, поглядев на молодую красивую женщину грустно подумал, что осталось только два дня, а там в Питере – жизнь совсем-совсем иная. И еще неизвестно, не проклял ли кто его за какие-то его старые грехи? И еще предстоит этот вечно неприятный перелет на самолете, которых Баринов всегда так боялся. А вдруг, в самолете соберется полный комплект проклятых?
А там – а там и до беды недалеко.
Антон открыл глаза. Вынырнул с тысячекилометровой глубины, где провел, наверное, не меньше тысячи лет. Сейчас он все мерил на тысячи, ничего меньше тысячи и представить себе не мог. Свет резал глаза, он хотел прикрыть их рукой. Руки часто не слушались его – были связаны. Лишнее доказательство того, что он и правда оказался в преисподней.
– По-моему, сегодня он выглядит вполне ничего!
– "Вполне ничего" – это такой медицинский термин?! Где этот, как его… "бюллетень"?
Он должен где-то здесь лежать или висеть…
– Где ты такое видела, родная? Во Франции?!
– Клиника высшего разряду, между прочим!
– Знаешь, матери пока ни о чем не говорили!
– Правильно, ни к чему! Впрочем, в ее состоянии ей должно быть все равно!
– О чем ты?! Думаешь, все вот такими становятся. Она все понимает, да и вообще скоро должны ее выписать!
– Что-то странное происходит, не находишь?
– Если ты про мать, то ничего странного – из психушек, знаешь, иногда выпускают.
А вот с ребенком и правда что-то непонятное… Впрочем, вот Каррерас тоже был с лейкемией и ничего – исцелился!
– Да, но не так быстро. Может, все-таки с диагнозом вначале была ошибка…
– Тоже исключено стопудово!
Стали говорить тише, удаляясь.
Антон напрягся. Что за ребенок?! И правда, был какой-то ребенок. Его ребенок?!
Он хотел позвать их, но голоса совсем затихли. Голоса казались знакомыми.
Морочат голову, оборотни. И сочувствие их тоже сплошное притворство, чтобы сбить его с толку, заставить поверить в их обман.
– Антон! Антон!!!
Кто-то звал его или ему это казалось?
Последнее время он провел в одиночестве, даже эти, из комнатки, перестали навещать. Впрочем, это только радовало. Он устал от обвинений, он все признал и хотел тишины. Иногда плакал, и слезы обжигали щеки. А ведь никогда раньше не плакал. Может, потому что не было причин Иногда из рядом появлялся другой – молчаливый и сильный. Антон так и называл его "другой". Его собственный словарный запас сократился, как сократился весь мир вокруг него до видимых пределов. И так было проще, так было лучше.
Другой. Небольшой семантический анализ – другой, друг! Почему никто этого не понял раньше! Открытие радовало. И настоящим другом был этот другой, потому что приносил успокоение. Пахло спиртом, быстрый укол в руку, и наступает блаженная тишина, в которой нет ни голосов, ни теней, ни всяких самозваных прокуроров в черных мундирах.
Сейчас руки были свободны, он поднес их к лицу и рассмотрел. Худые пальцы, ногти грязные. Прикрыл слезящиеся глаза ладонями. Люди или черти, которые стояли поодаль, расплывались в мутной дымке.
– Посмотри, Юра! – знакомый голос резанул по нервам.
Мучительница! Она тоже здесь, в этом кошмаре?! По идее он должен был испытывать радость. Но почему-то не испытывал.
– Здравствуй, папа! – сказал мальчик.
Светловолосый, в аккуратненькой такой рубашечке. Кого, интересно, он называет папой? Да, у него был сын, но это было давно и с ним что-то случилось. Болен был очень. А если не сын, то кто же? Может быть, призрак? Антон думал об этом спокойно, как о чем-то вполне реальном. А почему бы и нет? Теперь все можно. Вот и призраки пошли по земле. Так и должно быть в смутное время.
