Сузив губы, та проговорила:
- Пусть уж лучше жидкие, чем такие высохшие, кок ваши!
Неё захохотали, отдавая должное остроте её языка. Уязвлённый философ без конца петушился:
- Нет, вы слышали, слышали, как меня оскорбили? Просто неслыханная дерзость! Как она посмела? По таким тюрьма плачет!
Но монофиситы живо осадили его, и философу пришлось замолчать.
На неделю-другую Пётр потерял забавную египтянку, а спустя какое-то время неожиданно встретил у того же Царского портика, но не вечером, а в дневное время, покупавшую в книжной лавке небольшой папирусный свиток. Поклонившись, молодой человек сказал:
- Разрешите представиться: Пётр, сын Савватия, я служу по ведомству комита экскувитов. Слышал ваши речи на теософские темы и тогда обратил внимание.
Девушка взглянула на него живо, с некоторой долей кокетства, и в глазах цвета морской волны засверкали искорки. Но улыбка оказалась малообаятельна: тёмный, росший как-то криво верхний зуб-резец придавал её лицу некое зловещее выражение.
- Я на вас тогда обратила внимание тоже, - честно призналась александрийка. - Почему вы по ходу спора были в стороне и не поддержали меня? Может, побоялись?
Он ответил прямо:
- Нет, чего бояться? Просто я не монофисит.
- Значит, ортодокс.
- Если вам угодно. Но скорее разделяю ваш первый тезис: все мы православные, и нюансы веры не должны нас разъединять. - Помолчал и добавил: - Больше того скажу: все мы христиане и на этой почве не имеем права не объединиться с римским епископом. Римский епископ нам отец. И когда-нибудь станет нашим единым Папой. Папой всех - христиан бывшей и будущей Римской империи - от Индийского океана на востоке до Столбов Геркулеса на западе.
Хмыкнув, собеседница подпустила шпильку:
- О, да вы, сударь, фантазёр!
- Вы считаете?
- Прежней империи больше нет. И, боюсь, никогда не будет.
- Будет, будет, - он взмахнул сжатым кулаком. - Просто должен явиться новый император, сильный, волевой, истинный помазанник Божий.
Ни основе христианства, на основе единой Церкви он сплотит все народы Рима.
- Где же этот сверхчеловек?
- Рано или поздно возникнет.
Вместе вышли из книжной лавки. Юноша сказал:
- Я вот вам представился, не хотите представиться и вы?
- Почему бы нет? С вашего позволения - Феодора.
- О, у вас соответствующее имя - «Богом данная». Что за свиток приобрели?
- Это сочинение Гайна, тоже александрийца - очень интересный теософ. Не читали?
- Отчего же, знаком. Больно агрессивен.
- Да уж, чересчур. Мой учитель Севир мне ближе.
- Значит, вы из Александрии…
- Не совсем… - Девушка помедлила. - Родом из Антиохии сирийской. Мой отец - с Крита, мама - из Антиохии. А когда мне было около пяти лет от роду, вместе с родителями и сёстрами перебрались в Византий.
- Кто же ваш отец?
Феодора потупилась. Посмотрела на него как-то нерешительно:
А смеяться не станете?
- Отчего я должен смеяться?
- Люди мы не знатные, не аристократы…
- Да и я родом из дакийской деревни.
- Честно?
- Честно.
Вдохновившись подобным откровением, новая знакомая сообщила:
- Папа был смотрителем зверинца при ипподроме.
Пётр оценил:
- Неплохая должность.
- И довольно хлебная. Не такая, правда, как, допустим, у возничего на бегах, но мы жили сытно. К сожалению, длилось это мало.
- Почему?
- Папа простудился и умер. Мать сошлась с папиным помощником - думала, ему отдадут отцовское место. Но смотрителем сделали другого. Новый мамин муж оказался пьяницей, а когда напивался, бил её и нас - трёх девчонок. Старшей было девять, младшей - пять, а мне - семь.
Юноша спросил:
- А потом?
Но она, явно пожалев, что ударилась в воспоминания, не хотела продолжать свой рассказ; рассмеявшись и тряхнув головой, отчего из-под накидки выбилась каштановая длинная прядь, отшутилась:
- А потом - суп с котом! Главное, что меня наставили на путь истинный, я училась у владыки Севира и теперь продолжаю образование. А затем, возможно, уйду в монастырь.
- В монастырь? Зачем?
