Скоро их налетело такое множество, что, по правде говоря, я почти не целился; после каждого выстрела я лишь чуть сильнее нажимал на грушу -- так легко срабатывал спусковой крючок, он производил шума не больше, чем разрывы карнавальных хлопушек или, как в одном из стихотворений мсье Малларме, восклицание "Palmes!"*. А чаще нельзя было различить даже этот звук, и, если бы я почти не прикладывался ухом к ружью, подтверждением выстрела мне могло служить только падение еще одной птицы. Утри, не слыша выстрелов, продолжали садиться. Подстреленные птицы падали, кружили и метались в мутной воде, покрытой коркой грязи, своими распластанными крыльями в судорогах обрывая листву. Прежде чем умереть, они стремились уйти из камышей и укрыться в густом кустарнике. Перья падали медленнее, чем птицы, и, кружа в воздухе и на воде, казались легче тумана... я спрашивал себя: когда это кончится? Наконец на рассвете улетели последние оставшиеся в живых птицы; вдруг поднялся сильный шум крыльев, и последние умирающие птицы все поняли. Тогда наконец появился Юбер, весь в листьях и тине. Толкая свою плоскодонку шестами, мы поплыли среди поломанных стеблей камыша и в жутком свете ранней зари собрали свои съестные припасы. Я убил более сорока уток; все они пахли болотом... Как? Вы спите, дорогая Анжель?
_______________
* Пальмы (франц.). На языке оригинала произносится: "пальм". _______________
Лампа гасла, в ней кончалось масло; печально умирал огонь, и умывалось рассветом окно. Словно небо из своих кладовых ниспослало немного надежды, которая дрожа спускалась на землю... Ах! Да падут на нас капли небесной росы, и пусть в эту отгороженную от мира комнату, где мы так долго дремали, через дождь и стекло наконец проникнет заря и сквозь сгустки мрака донесет до нас немного естественной белизны.
Анжель была в полудреме; так как я замолчал, она медленно проснулась -прошептала:
-- Вам бы следовало описать это...
-- Ах! Умоляю, не договаривайте, дорогой друг, -- и не убеждайте меня, что мне следовало бы описать это в "Топях". Прежде всего, это уже сделано -- и потом, вы же не слышали меня -- но я на вас не сержусь -- нет, прошу вас, не подумайте, что я на вас сержусь. Да к тому же мне хочется сегодня радоваться. Наступает рассвет, Анжель! Смотрите! Посмотрите на серые городские крыши и на эти белые цвета пригорода... Быть может... Ах! От каких унылых пейзажей, от скольких разбитых бессонных ночей, прогоркших от пепла -- вот! мысль! -- быть может, освободит нас твоя, заря, чистота, которая открывается всегда так нежданно! Окно, по которому растекается утро... нет, утро, которое выбелило окно...смыть бы, смыть бы все это...
Бежать, бежать туда, где птицы опьянели!*
_______________
* Пер. Э. Линецкой. _______________
Анжель! Это стихотворение мсье Малларме! -- я цитирую по памяти -- оно от первого лица -- новы ведь едете тоже, -- ах, дорогой друг, я беру вас с собой! -- Чемоданы! -- надо спешить; я хочу взять битком набитый рюкзак. И все же не станем брать лишнего: "Все, что нельзя уложить в чемодан, непереносимо!" -- Это сказал мсье Баррес, -- Баррес, вы его знаете, депутат, моя дорогая! -- Ах! Здесь душно; не хотите ли открыть окно? Я слишком взволнован. Идите скорей на кухню. В путешествии никогда не знаешь, где придется поесть. Возьмем с собой четыре бутерброда, яиц, сарделек и жаркое из телятины, оставшееся от вчерашнего ужина.
Анжель удалилась; на мгновение я остался один.
Итак, что мог бы я про это мгновение сказать? Разве оно заслуживает меньше внимания, нежели мгновение следующее, и вообще, дано ли нам судить о важности вещей? Сколько высокомерия в идее выбора! Вглядимся же одинаково пристально во все, что происходит вокруг, и, как ни тянет в путь, поразмыслим спокойно перед дорогой. Посмотрим! Посмотрим! И что же я вижу?
-- Вот три зеленщика.
-- Уже проехал омнибус.
-- Портье подметает перед своей дверью.
-- Лавочники подновляют свои витрины.
-- Кухарка отправляется на рынок.
-- Школьники идут в коллеж.
-- В киоски доставляют газеты; их раскупают спешащие господа.
