Через дверь за буфетной стойкой они вышли в маленький коридорчик, весь заставленный пивными корзинами. В конце коридора была узенькая дверца, сколоченная из досок и оклеенная оборванными обоями.
— Тут он дрыхнет, чай. Эй, Залетный, вставай! — И хозяин забарабанил в дверь.
Кто там, — послышался недовольный женский голос.
— Что он с бабой, что ли? — спросил Егорин.
— С «марухой» (содержанкой) своей прохлаждается. Буди его, Любка!
— Пьяны они дюже, не добудишься, никак растолкать не могу.
— Да ты отвори нам, дура, — выругался Голубок, дергая дверь.
Молодая простоволосая женщина в одной ночной рубашке и нижней юбке отворила дверь и стояла, щурив глаза от лампы. Егорин быстро подошел к кровати на которой лежал маленький сухощавый человек. Он был безнадежно пьян. Ноги его, одетые в неопределенного цвета брюки и порыжелые штиблеты, бессильно свешивались с кровати.
— Эй, ты спишь, Залетный, вставай! — потряс спящего за плечи Егорин.
Тот только мычал и сопел носом. — Ах, так тебя растак! — злобно выругался Егорин, видя что его усилия разбудить Залетного, не приводят ни к чему. — Э-ко нажрался, дьявол! Тащи, Любка, воды холодной, окатим его!
— Погодь, Кондратий Петрович, — нашелся Голубок, — я его сейчас подыму, — и он, наклонясь к самому уху спящего, гаркнул: — «Двадцать шесть»! Облава!..
8. Похождения Сеньки-Козыря
На другой день после убийства Василия Ивановича, часов в шесть утра, Козырь распростился с гостеприимной кровлей Егорина, где провел ночь; взял с этого последнего условные семьдесят пять рублей, чистый паспорт и пустился в путь-дорогу.
Верный своему обещанию, данному накануне Егорину, Козырь твердо решил отправиться прямо на вокзал, не заходя ни в один из знакомых ему уголков. Впервые за десять лет своей жизни Козырь чувствовал себя полноправным гражданином.
В кармане у него лежал настоящий паспорт, выданный из Камышловского уезда на имя некоего Трифона Борисова. Этот документ и являлся, главным образом приманкой, побудившей Козыря так быстро согласиться на предложение Егорина.
Стараясь избегать людных улиц, глухими пустынными переулками Козырь шел по направлению к станции Межениновка. Одинокие прохожие, встречаемые Козырем на пути, принимали его по старому рабочему платью и быстрой деловой походке за какого-нибудь плотника или каменщика, спешившего на работу.
Ловко «фортанул», — думал Козырь, припоминая, как несколько дней тому назад он шел с вокзала без копейки денег в кармане, трусливо озираясь по сторонам, как травленный волк. — Теперь засяду на машину и вплоть до самого Челябинска дрыхнуть буду… Брать билет али не брать? Ежели по билету ехать, придраться могут — потому багажа нет! Лучше уж так «зайцем». Много сподручнее будет! Суну оперу полтину и сыпь от депо до депо. Надо вот только спотыкаловки захватить. Остановясь на этой мысли, Козырь стал соображать, где бы ему запастись водкой. Монополки еще закрыты. Придется к Савке зайти. Засиживаться только не надо! Козырь вспомнил напутственные слова Егорина: «Ну, брат, по сторонам не гляди, лягавым не попадайся, назад не вертайся». Козырь даже усмехнулся, вспоминая эту прощальную тираду.
— На кой ляд мне назад вертаться. Что я опричь Томска другого места не найду.
Но судьба судила иначе и готовила ему новые испытания.
Когда Козырь после получасовой ходьбы выбрался на окраину города и поравнялся с низеньким бревенчатым домиком, в котором помещалось Савкино заведение — грязный трактир 3-го разряда. Наружная дверь этого последнего была гостеприимно раскрыта, несмотря на столь ранний час. Козырь поднялся по ступенькам крылечка и вошел в трактир. Трактир, как и все, подобные ему, имел две половины: черную и чистую. Грязь в обеих половинах была, положим одинаковая, и вся разница состояла в том, что на первой половине, так называемой «грязной», сидели обыкновенные случайные посетители — крестьяне, возвращающиеся из города с базара, мелкая шпанка «халамидники» (мелкие воришки), «стрелки» (профессиональные нищие), тогда как на на вторую половину, чистую заходили только завсегдатаи трактира — свои люди.
