— Да ведь аренду же возьмёт оно! — воскликнул Лохов и даже покраснел весь, а усы у него стали торчком, как щетина.
— Тут уж наезжали разные, — заговорила Варвара, — и один даже три тыщи давал в год; но мужики — Финоген вот, да еще Лощенковы братья, Ефим шабер, Горюнов старик, — помните Горюнова-то?
— Да… стар уж, чай… Что же они?
— Сбили сход… Не желаем, дескать…
— Мм… — неодобрительно покачал головой Лохов.
— Да, не желаем мы, чтобы у нас пьянство было и всё такое, — твёрдо сказал Финоген, глядя на Лохова прищуренными глазами. — Не хотим мы этого… нам и без кабаков жёлтенько живётся. Кабак мы к себе не пустим. Семь лет тому время, как составили мы приговор, чтобы жить без кабака, и живём себе.
— Казённый откроют, — сказал Лохов.
— А мы будем просить: не надо.
— Что ж? Можно и без… трактирного заведения жить, — подумав, сказал Лохов.
— Н-да! Придётся уж без него, — подтвердил Финоген, точно угрожая кому-то.
— Поглядим, — промолвил Лохов, значительно и плотно сжав губы.
Затем он встал из-за стола и, перекрестившись в угол на образа, поклонился хозяевам, говоря:
— Покорно благодарю на чае…
— На здоровье, — ответила Варвара, а Финоген лишь молча качнул головой.
— Пойти посмотреть на Пегашку, — проговорил Лохов и вышел из избы.
Финоген, нахмурив брови, смотрел вслед ему, а Варвара внимательно разглядывала лицо мужа.
— Ишь какой выровнялся! — сказала она наконец.
— Жох! — угрюмо ответил ей муж. — Ты его не очень привечай, смотри у меня! Ласки-то ему не много оказывай… таких надо не лаской, а колом по башке.
— Ну уж! больно строг! — усмехнулась Варвара. — Ещё ничего не видя…
— Я его насквозь вижу! Сказано — жох! Ты вот погляди: понюхает он тут, понюхает, да и вопьётся в нас, как клещ… Видала, какие у него губы толстые? — Финоген усмехнулся и закончил: — Эдакими-то губами он всю кровь из нас может высосать.
— Ну, господь не выдаст, свинья не съест, — усмехнулась Варвара, перемывая чашки.
Финоген поднялся с лавки во весь свой рост и, расчёсывая бороду толстыми, корявыми пальцами, сказал:
— Не люблю я таких… ишь ты, приехал! Ровно клады рыть собрался. Я не глупее его и сам бы насчёт кабака-то смекнул. Теперь вот узнает, что землю мы через банк хотим покупать, — станет проситься: дескать, и меня примите в товарищи. Н-да… попросится, — уж это так и жди!
— А вы не принимайте, — сказала жена.
— В этом не одна моя воля…
— А ты подговори Лощенковых с Ефимом.
— Учи! — строго сказал Финоген.
Вошёл Лохов, прищурил свои острые глазки, зорко осмотрел мужа и жену и, одобрительно покачивая головой, сказал:
— Ха-арошее у вас, Финоген Ильич, обзаведение!..
Маленький, лысый, костлявый старик Горюнов, считавшийся в Песчанке самым разумным мужиком, говорил о Финогене так:
— Финка Ремезов — крестьянин добрый, что говорить! Хозяин редкий по нынешнему времени: всё у него в порядке, всё в призоре… и работник он крепкий, и голова у него есть своя… всё это так! На всех за последние годы господь ополчается за грехи, все, куда ни посмотришь, ломятся под господней карой… Финка ничего, покряхтывает, а твёрдо стоит. Точно у него и молитва к богу своя есть. Но только не мирской он человек, и выйдет из него для деревни же-елезный кулак… уж помяните моё слово! Придёт ему время, и так он нас всех тиснет… даже ох не скажем!..
Время шло, но пророчество Горюнова не оправдывалось. Финоген приобретал в деревне славу грамотея и законника; к нему относились с уважением, со страхом и не без зависти к его удачам. Когда Горюнов начал убеждать мужиков в необходимости закрыть кабак, Финоген первый откликнулся на его речи.
— Ты что больно уж яришься? — спросил его однажды старик, подозрительно заглядывая в глаза ему.
— Стало быть, понимаю пользу твоей речи, — ответил Финоген.
— Мм… — недоверчиво промычал старик. — А не то чтобы… насчёт себя смекаешь?
— То есть это как?
— Может, тоже в сидельцы хочешь?
— Нет, ты, дедушка Мосей, не беспокой себя такой думой: я кабака не открою… — откровенно объявил Финоген.
Старик посмотрел на него и крякнул.
— Плохо я понимаю тебя, Финоген: невдомек мне, чего ты хочешь.
— Человек для себя худого не захочет… — сказал Финоген.
