— Ишь, кружится… гнездо вить хочет!
Ефим, коренастый, голубоглазый и добродушный мужик с курчавыми волосами, кратко сказал:
— Намаялся…
— По облику этого не видно.
— Н-да, наружность у него сытая…
— Был он у тебя?
— Как же… Пришёл третьеводни на гумно…
— Ну?
— Я, стало быть, молочу… Бог, говорит, на помочь… Спасибо, мол…
— Да ты говори дело. Мне ведь известно, что коли человек с человеком встретятся — так здороваются они.
— Да ведь какое дело у меня с ним?
— Что он говорил-то?
— Разное… Землю, говорит, товариществом покупаете? Да, собираемся, мол. Так, говорит. Меня, говорит, в компанию не возьмёте?
— Ага! — сказал Финоген, двинув бровями.
— Да… меня, говорит, в компанию…
— Ну, а ты что ему на это?
— А я, значит, на тебя сослался… Финоген, мол, у нас этому делу голова, так ты уж к нему иди…
Финоген задумался, поглаживая бороду.
Разговор происходил в огороде, под развесистой ветлой. Шабры стояли друг против друга, разделённые плетнём: Ефим — облокотясь на него, а Финоген — прислонившись к стволу ветлы. Уже вечер наступал, и дул холодный осенний ветер, играя голыми ветвями дерева.
— Ты как думаешь насчёт этого? — спросил Ефим.
— Я? я… так думаю: нацелились, к примеру, собаки на кость, нацелились и стоят, — не даётся им кость-то. Вдруг к ним волк — примите, говорит, и меня в компанию…
Ефим засмеялся.
— Ловко это ты приравнял.
— Ну вот, видишь… Принимать волка в товарищи — нет резону, зверь жадный. Отогнать его… трудненько! Вот оно какое дело-то…
— В случае, ежели… добудет он земли себе — хозяйствовать, поди, ведь не станет? — спросил Ефим.
— Захотел! Трактир он откроет…
Шабры задумались и долго молчали. Ефим смотрел на гряду пред его глазами, а Финоген всё гладил бороду и на неё глядел.
— Вот если бы с волка шкуру ободрать… — вдруг сказал он негромко, но твёрдо.
Ефим вопросительно взглянул на него.
— Как это?
— Н-не знаю… Как-нибудь, чай, можно…
— Мм… — недоверчиво промычал Ефим.
— Думал я уж насчёт этого.
— Ну?
— Ничего… Дело такое, что большого требует ума… и дружбы тоже… Принять в компанию его можно. Деньгам у него надо быть… А нам бы деньги очень впору…
— Эх как! — вздохнул Ефим.
— И ежели его принять, так тогда задаток-то банку и был бы у нас полностью.
— Примем ин? — сказал Ефим просительно.
— Принять, говоришь? Тогда он сейчас тут корни и пустит… И трактир и лавочка явятся.
— Пущай его! — махнул рукой Ефим.
— Та-ак! Добрый ты…
— Да что? По крайности, земля у нас своя будет.
— И у него будет. А надо так, чтобы у нас было, а у него не было. Вот этак бы!..
— Ишь чего захотел!
— Трактир с лавочкой и мы с тобой открыть можем… Зачем же чужому человеку такое дело уступать? Ведь ты понимаешь, что, ежели трактир, стало быть, с заводов парни ходить будут, пьянство и порча девок начнётся… Кто всё это заведёт? Чужой человек… Ведь вот мы с тобой всю эту историю можем устроить, а однако не завели. По какой причине?
— Кто ж её знает? — сказал Ефим, тряхнув головой и улыбаясь. — По жалости нашей, надо полагать… — объяснил он, подумав.
— То есть как по жалости? — допытывался Финоген.
— Значит, жалеючи людей… сам ты говорил, что поэтому… по совести, стало быть…
Финоген посмотрел в лицо шабра суровым взглядом учителя на бестолкового ученика и объяснил ему:
— Не по жалости и не по совести, а говори — по разуму. Нам, которые есть способные, следует друг за друга держаться крепкими руками, и будем мы тогда как каменная стена… Всяк об нас лоб разобьёт, ежели по сок-кровь к нам явится… Стало быть — не зорить мы друг друга должны, а помогать один другому. Не все помощи достойны… но которые способные… работящие, с умом в голове, — тех поддерживай! Ничего, кроме выгоды, тебе от этого не будет… Понял?
— Н-да… это конечно… — раздумчиво сказал Ефим. — Только строго очень уж…
— Как это — строго?
— Да… так! Не то, чтобы строго… а вот опять я тебе скажу, к примеру, Лёска… Разве он глупый мужик? Только что — пьёт.
— Ну, так что — Лёска?
— Как его, говорю, не поддержишь иной раз! Хоша он и неспособный к работе, а разве без ума?
— Ну, ты его и поддерживай… он твой двоюродный.
— Да не в том сила, что двоюродный…
— Ты мне вот что скажи: ты ему помогал?
