— Ну, знаете, что я вам скажу, — говорил Ратнер, пряча квитанцию, — от таких инженеров Поляков только разорится, потому что у таких инженеров могут работать только мошенники…
— Вон, негодяй!!! — завопил вдруг Сикорский, бросаясь на Ратнера, но Ратнер был уже у дверей.
— Ох, как испугался! — смерил он с ног до головы маленького Сикорского и, выйдя, хлопнул дверью.
— Дайте телеграмму, чтобы сейчас же выслали сюда двух жандармов, и пусть бессменно дежурят здесь в конторе.
Пришла очередь обмерять и рядчика Савельева.
Карташев, при всей своей неопытности, видел, что дело Савельева не из важных. Кормил он своих работников на убой и в этом отношении был выше всех подрядчиков. Но работы его были не из выгодных, — мелкие насыпи, без выемок, где оплачивался каждый куб вдвойне, почти без дополнительных работ, как-то: нагорные канавы, углубления русл и прочее.
Чем ближе подвигалось дело к концу, тем грустнев становился Савельев, тем почтительней становился он с Карташевым, смотря на него с мольбой и страхом.
Когда Карташев приехал к нему с обмером, он, стоя без шапки, сказал с отчаянием:
— Вся надежда только на вас.
Карташев смущенно ответил:
— Я сделаю все, что могу.
И начал обмер.
Целый день продолжался обмер. Уезжая, Карташев сказал:
— Обмер я передам завтра в контору дистанции.
А Савельев, как на молитве, кивая головой, молил:
— Не оставьте несчастного, господин начальник.
С сжатым сердцем уехал от него Карташев, предчувствуя драму.
Приехав домой, Карташев сейчас же засел за подсчет и еще в тот вечер передал итоги Сикорскому.
Савельев на другой день явился за расчетом.
— Триста двенадцать кубов у вас, — сказал ему Сикорский, — по три рубля…
Савельев сделался белым как мел и даже качнулся.
— Помилуйте, господин начальник, — зашевелил он побелевшими губами, — за три месяца харчей только вдвое больше вышло… Не может этого быть: ошибка тут вышла…
Сикорский сделал гримасу и сказал:
— Вы что ж, проверки хотите?
— Пусть сами Артемий Николаевич проверят: они ж, наверно, не захотят обидеть несчастного человека.
— Хорошо, я скажу ему.
Подъезжая в тот вечер к дому, Карташев увидел темную фигуру у своих дверей.
— Кто?
— Я, Савельев.
— Заходите.
Савельев вошел вслед за Карташевым в темную комнату и повалился на колени.
— Не погубите, Артемий Николаевич, не погубите! Не может быть, что всего триста кубов наработано. По народу не может быть меньше тысячи кубов, и то только-только вчистую выйду…
— Встаньте, встаньте, — поднимал его Карташев.
Но Савельев грузно сидел на своих коленях и продолжал:
— Я был у начальника дистанции, он разрешил вам перемерить меня, я нарочито его самого не звал: не погубите, Артемий Николаевич! Ведь пропал я совсем!
— Я завтра же перемеряю. Конечно, может быть, я и ошибся…
Савельев встал с колен. От отчаяния он перешел к надежде. Он заговорил облегченно:
— Ох, ошиблись, ошиблись, Артемий Николаевич, и, бог даст, завтра все исправите.
Карташев протянул ему руку и вдруг почувствовал в своей руке бумажку. Это была вчетверо сложенная десятирублевка.
Сердце его тоскливо сжалось.
— Нет, нет, господин Савельев, не нужно, совершенно не нужно. Вот вам крест, что я и без этого сделаю все, что могу.
Савельев растерянно прошептал:
— Простите Христа ради, — и вышел из комнаты.
Тяжелое, тоскливое волнение охватило Карташева.
— Сам виноват, сам виноват, — твердил он в отчаянии, идя к Сикорскому.
— Савельев недоволен вашим обмером, — сказал ему Сикорский.
— Это такая ужасная история…
И Карташев рассказал, как он изо дня в день одолжался у Савельева салом.
Сикорский мрачно слушал.
— Ах, как нехорошо, — сказал он, когда Карташев кончил.
Он покачал головой и досадно повторил:
— Очень некрасивая история.
Карташев сидел, переживая отвратительное чувство унижения.
— Сколько приблизительно могли вы съесть у него сала?
— Я не знаю… Месяца два я ел каждый день по несколько ломтиков.
— Фунт в день?
— Не думаю.
— Будем считать фунт, будем вдвое дороже считать: по двадцать копеек за фунт, — двенадцать рублей. Заплатите ему тридцать, пятьдесят рублей заплатите. Сделайте завтра новый обмер, а там завтра я в вашем присутствии произведу с ним расчет. Ай, ай, ай…
