— У меня, надо вам знать, пунктик своего рода — философия. Теперь вот одолеваю Гегеля.
Хозяин махнул рукой.
— И сам по себе он невыносимый господин со своей тарабарщиной, а в такую жару просто нестерпимо. Спасибо, что пришли и выручили.
Карташев вспомнил лекцию Редкина и сказал:
— Да, повозился и я с ними. Тез, антитез, синтез, бытье, становление, небытье, диалектический метод…
— Э! Да вы откуда знаете всю эту премудрость?
— В свое время зубрил их всех от Фалеса до Тренделенбурга.
— Батюшки, караул, такого и не слыхал.
Он усмехнулся и заговорил:
— Это чтение своего рода отвлечение. Самое интересное было бы проникнуть в сущность современной жизни, но… — он широко развел руками. — О чем позволяет говорить цензура, то никому, конечно, не интересно. Экивоки и эзоповский язык литературы дает мало, совсем не дает понятия, что творится там, в тайниках нашей жизни. Тайники эти такой заколдованный круг, что мне при всем желании так никогда и не удалось соприкоснуться с ними. За границей ни разу не был… А мозги требуют пищи. Мозги ли одни? Вот так, волей-неволей, и отвлекаешь себя такой отвлеченностью. Как почитаешь часа два, ну и не захочется на тот день ломать себе больше голову, как быть, как жить, чтобы уважать и себя и людей. А вы соприкасались с нашим революционным миром?
— Почти нет.
Борисов усмехнулся.
— Положим, не так-то просто и открыться первому встречному…
Пришли еще два инженера. Оба молодые. Один худой, в темных очках, маленький и угрюмый, Адам Людвигович Лепуховский. Другой, полный и жизнерадостный, Владимир Николаевич Панов.
— Это вот две мои свинки, — говорил хозяин, — одна грустная, другая веселая. Называется этот веселый господин Володенькой, знаете, про которого в песне поется:
Инженер молоденький, а зовут Володенькой.
Он не курит и не пьет…
Жизнерадостный инженер хлопнул хозяина по спине и сказал:
— Ну, будет тебе…
— Вы знаете, мы все — и еще есть два — называемся бандуристами. Вы знаете, что такое бандуристы? Непокойный народ, которому нигде не сиделось, точно шило у них было, скандальники первоклассные, которых в конце концов всегда выставляли из компаний. Несмотря на нашу молодость, и нас уже с нескольких дорог выставили. Выставят и отсюда. И мы уже начали выводить свою пинию, решив на первый случай осадить всю правительственную инспекцию. Мало того что они помимо своего казенного жалованья получают и от нас, они вздумали изображать из себя настоящее начальство. Вот мы и решили их осаживать. Во-первых, ни одного проекта им на утверждение не посылаем; во-вторых, наотрез отказались носить форму — и вы тоже, очевидно, не ее поклонник; в-третьих, демонстративно им визитов не делаем… Вы уже были у них? — спросил он у Карташева.
— Во-первых, я еще первый раз о них слышу, а во-вторых, раз решили вы, чтобы не делать визитов — и я, конечно, не буду делать.
— Как будто тоже наш, бандурист! — обратился Борисов к товарищам.
Лепуховский, в своих темных очках похожий на скелет, бледно улыбался, оскалив большие зубы, а потом сказал:
— А коли наш, так пива давай!
Принесли пива, и Панов выпил первый стакан залпом.
Остальные отказались от пива.
— Вы и Сикорского предупредите, чтобы не смел с визитами ездить. Он что за человек в этом отношении?
— Он человек осведомленный, — авторитетно ответил Карташев, — и, конечно, относится отрицательно ко всей нашей русской жизни.
— Что до Петрова, — продолжал хозяин, — то уж бог с ним; он и семейный человек, и позиция его здесь на первой дистанции, где всякий может совать свой нос, опасная…
— Я к вам с большой просьбой, Борис Платонович, — сказал Карташев. — Еду я в Одессу и должен передать письмо Савинскому. И Данилов просил, чтобы я ему рассказал, что у нас делается. Но я, собственно, ничего не знаю, что у нас делается.
— Извольте, это мы вам расскажем.
Борисов обстоятельно сообщил Карташеву о положении дел.
— Ну, не забывайте, — сказал, прощаясь с Карташевым, Борисов, — из Одессы привезите гостинцев.
— А вы что любите?
— Семитаки и альвачик.
— Привезу.
— Да не стоит, я шучу.
От Борисова Карташев заехал остричься, потом купил себе новую шляпу и поехал к Петровым. Он ехал и думал, что как странно, что все принимают его за красного. И это не только не вредит, а, напротив, вызывает к нему интерес и даже уважение. Борисов даже думает, что он ближе к революционным кружкам, чем хочет показаться. А собственно, и то, что он, Карташев, сказал там, ложь: ведь решительно же никакого отношения к революционным кружкам не имел и тем паче не имеет.
