С выпученными глазами Карташев некоторое время смотрел перед собой.
Он вспомнил, как вчера сверкнули глаза Сикорского, когда он прятал под подушку портфель, и подумал: неужели? И на мгновенье тенью старшего брата покрылась и вся его семья, и гадливое чувство охватило Карташева. Но он сейчас же и прогнал эту мысль, вспомнив, как Марья Андреевна уговаривала его отдать ей на сохранение все деньги.
— Хорошо, что хоть тысячу отдал.
Потом он вспомнил, что и Никитка вчера тут же был, и решил, что украл деньги Никитка.
В конце концов он подумал, вздохнув:
«Э, черт с ними! Пропали так пропали… Могли бы еще убить. И как-никак я все-таки перебил дорогу этому старшему Сикорскому, и без меня он, очень может быть, был бы тоже помощником начальника дистанции».
И к Карташеву опять возвратилось то приятное и веселое настроение, в котором он уже месяц жил. Какая-то безоблачная радостная жизнь, и за все время не было ни разу этого обычного, владевшего им всегда чувства какого-то страха, что вот-вот вдруг случится что-то страшное, неотразимое и непоправимое.
Было просто весело, легко и радостно на душе, как радостно это утро, река в лучах солнца, куковавшая где-то кукушка, этот сад, манивший своей прохладой, ароматом роз и спелой малиной.
Хорошо бы перелететь теперь туда на Днестр, выкупаться и возвратиться назад.
Он еще раз заглянул в маленькое зеркальце, стоявшее на столе беседки, подумал, что надо прежде всего сегодня остричься, и пошел вверх по дорожке к террасе.
Около розовых клумб он еще издали увидел легкое розовое платье и угадал Елизавету Андреевну.
Она повернулась, и лицо ее сверкнуло ему такой яркой и доброжелательной лаской, что пошлый комплимент, вертевшийся уже в голове Карташева относительно роз и ее розового платья, — так и не сошел с его языка.
— Хорошо спали?
— Отлично, — ответил он, горячо пожимая ей руку.
Она кивнула ему головой и своим нежным голоском сказала:
— Идите пить кофе, я только цветов нарву.
За столом была только Марья Андреевна. После обычных вопросов, как спал, хорошо ли себя чувствует, Карташев принялся за кофе, густые с пенкой сливки и свежие бублики с маслом.
— Знаете, Марья Андреевна, — говорил он, — в вашей Лизочке…
— Смотрите, пожалуйста!
— Не считайте меня нахалом. Я говорю в смысле глубочайшего уважения и благоговения к ней. Как к богу, когда говорят ему ты. В ней такая непередаваемая прелесть. Это птичка, это самый нежный цветочек, это волшебница, фея. Я помню, в детстве, наслушавшись сказок, так благоговел перед феей, доброй волшебницей, и радостный ждал, что вот-вот она появится. И если б тогда вошла ваша Лизочка, я бы, вероятно, сразу заболел нервной горячкой. Отчего она такая неземная у вас?
Марья Андреевна опустила глаза и тихо ответила:
— У нее чахотка. Она проживет очень недолго.
Карташев долго молчал, пораженный.
— Господи! Как это ужасно! Все светлое, все радостное является только для того, чтобы еще мучительнее подчеркивать что-то такое страшное и неотразимое, что сразу руки опускаются и спрашиваешь себя: зачем все это, к чему жить? В этом, конечно, и утешение, что и сам не долго переживешь тех, кто прекрасен, кто дорог, близок, но зато так скучно делается от этого сознания, что готов хоть сейчас в могилу.
— Ну, эти погребальные разговоры теперь бросьте, потому что идет Лизочка.
Елизавета Андреевна взошла по ступенькам, держа в руках нарезанные цветы. Она подошла к Карташеву и, откинув голову, показала ему розы, гвоздики, левкои.
Карташев восторженно смотрел на Елизавету Андреевну, тоже со стыдливым выражением смотревшую на него.
— Ах, если бы я был художником, я бы так и написал вас с цветами. Я написал бы вас в ста видах и составил бы себе этим одним и громадное имя, и состояние.
— А все-таки и состояние? — не пропустила Марья Андреевна.
— Да, конечно, и состояние. Я не денег хочу, но я хочу могущества, хочу сознавать, что я все могу, а без денег этого не будет.
— Э, стыдно, бросьте. Когда человек только начинает думать о деньгах, он уже пропал.
— С этим я согласен, и никогда я об них и не думаю, но как-то так уверен, что в один прекрасный день у меня вдруг появятся миллионы, и столько миллионов, сколько я захочу.
