— Нет, нет, одевайся… Тебе надо встать. Ты не можешь оставаться в таком виде.
Северина в недоумении улыбнулась.
— Почему это, дорогой? Не тревожься, поверь, мне совсем не холодно… Посмотри, какая я теплая!
Она подошла к Жаку и кокетливым движением протянула голые руки, чтобы обнять его, сорочка соскользнула с ее плеча, обнажив округлую грудь. Жак гневно отпрянул, и тогда она послушно проговорила:
— Не сердись, я сейчас снова лягу. И не надо тревожиться, я не заболею.
Когда Северина опять улеглась в постель и натянула простыню до самого подбородка, он несколько успокоился. Между тем она ровным голосом стала излагать ему окончательно сложившийся у нее в голове план действий.
— Как только он постучит, я спущусь и открою дверь. Сначала я думала проводить Рубо наверх, а ты бы поджидал его здесь. Но потом нам пришлось бы стаскивать его вниз по лестнице, а это не так-то просто, ко всему еще тут пол паркетный, а прихожая выложена плитами, и кровь там легко будет смыть… Сейчас, когда я снимала платье, мне вдруг припомнился один роман — там говорится о человеке, который, готовясь совершить убийство, разделся догола. Понимаешь? Потом можно вымыться, а на одежде не будет ни пятнышка… Что, если и тебе раздеться? Давай сбросим даже рубашки!
Жак оторопело посмотрел на нее. Но лицо у Северины было, как всегда, кроткое, а глаза — ясные, как у девочки, она была озабочена лишь одним — чтобы успешно закончилось то, что они задумали. Этим-то и были заняты все ее мысли. Представив на минуту себя и Северину совершенно голыми и забрызганными кровью, Жак ощутил, как отвратительная дрожь пронизала его до мозга костей.
— Нет, нет!.. Что мы — дикари какие? Отчего тогда заодно не сожрать его сердце? Неужто ты до такой степени его ненавидишь?
Лицо молодой женщины вдруг потемнело. Она, точно заботливая хозяйка, вся ушла в приготовления, а этот вопрос заставил ее вспомнить о том, какое ужасное дело она замыслила. Глаза ее наполнились слезами.
— В последние месяцы я слишком много выстрадала и любить его не могу. Я уже сто раз тебе повторяла: все, что угодно, лишь бы не оставаться с этим человеком лишнюю неделю! Но ты прав — до чего мы дошли, даже подумать страшно! Однако ведь нам непременно надо соединиться, завоевать свое счастье… Ну, ладно, тогда спустимся в темноте. Ты притаишься за дверью, а когда я отворю и он войдет, станешь действовать по своему разумению… Я вникаю в это только потому, что хочу помочь, чтобы тебе не приходилось самому все решать. Ведь я же для тебя стараюсь.
Жак подошел к столу и замер: он увидел нож, уже однажды послуживший смертельным оружием в руках Рубо, — без сомнения, Северина приготовила его тут, чтобы он нанес им теперь удар самому Рубо! Нож был раскрыт, лезвие блестело при свете лампы. Он взял нож и принялся внимательно разглядывать. Северина молчала, не спуская с него глаз. Нож в руках Жака, к чему ненужные слова! Она дождалась, пока он положил нож на стол, и только тогда снова заговорила:
— Послушай, дорогой, я тебя ни на что не толкаю. Время еще есть, если у тебя не хватает решимости, можешь уйти.
На лице Жака появилось упрямое выражение, и он запальчиво ответил:
— Что ж я, по-твоему, трус? На этот раз я с ним покончу, клянусь тебе!
В это мгновение дом задрожал до основания: мимо с быстротой молнии промчался грохочущий состав, он пронесся под самыми окнами, наполнив комнату оглушительным грохотом. Жак пробормотал:
— Вот и его поезд, прямой — «Гавр — Париж». Рубо сошел в Барантене и через полчаса будет тут.
Ни Жак, ни Северина не произнесли больше ни слова, воцарилось долгое молчание. Они глядели в окно и, казалось, видели, как по узким тропинкам шагает в кромешной тьме человек. Жак принялся машинально ходить из угла в угол, словно отсчитывая шаги Рубо, который с каждой минутой приближался сюда. Шаг, еще шаг… А когда Рубо переступит порог дома, он, Жак, выскочит из засады и тут же — в дверях прихожей — всадит ему нож в горло. Северина, укрывшись простыней до самого подбородка, по-прежнему лежала на спине и неотступно следила широко раскрытыми глазами за своим любовником, ходившим по комнате; его мерные шаги убаюкивали ее, они казались далеким отзвуком шагов Рубо. Шаг, еще шаг — теперь уже ничто не остановит неумолимого хода событий! А когда Рубо пройдет положенный ему путь, она спрыгнет с кровати и — босая, в полной темноте — сбежит вниз, чтобы отпереть ему дверь. «Это ты, мой друг? — спросит она. — Входи, я уже легла». А он, даже не успев ответить, рухнет на пол от удара ножа.
