— Слышишь, там кто-то зовет на помощь?
— Нет, это передвигают вагон на запасной путь.
— Взгляни налево, там кто-то идет. Шуршит песок.
— Да нет, это крысы уголь ворошат.
Прошло несколько минут. Внезапно Северина теснее прижалась к Жаку:
— Вот он…
— Где? Я ничего не вижу.
— Он обогнул товарное депо и идет прямо на нас… Смотри, его тень видна на белой стене!
— Как? Вот это темное пятнышко?.. Стало быть, он один?
— Ну да, один, совершенно один.
И в этот решающий миг она в страстном порыве бросилась ему на шею и приникла пылающими губами к его губам. Казалось, этим долгим страстным поцелуем она стремится влить в его жилы свою кровь. О, как она любила его, Жака, и как ненавидела того, другого! Если б только у нее хватило мужества, она бы уже давно совершила это сама, чтобы избавить Жака от такого ужаса, но нет, убийство — не женское дело, ее руки слишком слабы, они не удержат нож, такое по плечу лишь мужчине. Пусть же по крайней мере этот бесконечный поцелуй вдохнет в него решимость, ведь это ее молчаливый обет — всецело и безраздельно принадлежать ему, ее священная клятва. Издали донесся свисток паровоза — он прозвучал в ночи, как скорбный сигнал бедствия; откуда-то докатился грохот, точно размеренно поднимался и опускался гигантский молот; с моря полз туман, по небу медленно плыли клубящиеся волны, от них то и дело отрывались огромные хлопья и словно гасили на мгновение яркие искры газовых рожков. Когда Северина оторвалась наконец от Жака, ей почудилось, будто она слилась с ним, растворилась в нем без остатка.
Порывистым движением он раскрыл нож. Но тут же выругался сквозь зубы:
— Проклятье! Все пропало, он уходит!
И в самом деле, тень, двигавшаяся по стене, замерла шагах в пятидесяти от них, а потом переместилась влево: человек удалялся размеренным шагом ночного сторожа, который не обнаружил ничего подозрительного.
Тогда Северина толкнула Жака:
— Вперед, вперед!
И оба двинулись — он первый, она за ним, — оба бесшумно заскользили во тьме, выслеживая человека, за которым охотились. На мгновение, возле ремонтных мастерских, они потеряли его из виду, потом пересекли напрямик запасной путь и вновь различили Рубо в каких-нибудь двадцати шагах. Они пробирались, прячась в тени строений, — один неосторожный шаг мог их выдать!
— Нет, не нагнать нам его, — пробурчал Жак. — Коли он дойдет до будки стрелочника, считай — ускользнул.
Она по-прежнему жарко шептала ему в спину:
— Вперед, вперед!
В эту минуту Жак ощущал в себе решимость убить; погруженные во тьму огромные пустыри, по-ночному унылая территория большой станции укрепляли его в этом решении, как укрепляет злую волю преступника разбойничий притон. Торопливо пробираясь вперед крадущейся походкой, он подстегивал себя, продолжая рассуждать, приводить все новые и новые доводы, подтверждавшие, что задуманное убийство — мудрый и законный акт, что такой выход подсказан логикой. Совершив его, он лишь осуществит свое право, жизненное право, ибо для того, чтобы жить, ему необходимо пролить кровь другого. Один удар ножом — и он завоюет свое счастье!
— Не нагнать нам его, не нагнать! — в ярости повторял Жак, заметив, что тень уже переместилась за Судку стрелочника. — Все пропало, он как пить дать уйдет!
Но она вдруг судорожно вцепилась в его руку и вынудила остановиться:
— Гляди, он опять сюда приближается!
И в самом деле Рубо возвращался. Он было двинулся направо, но потом повернул назад. Быть может, смутно почувствовал, что за ним по пятам следуют убийцы. Но, так или иначе, он, как и раньше, шел спокойной походкой, точно добросовестный сторож, который не хочет вернуться к себе, самолично не проверив, что все обстоит благополучно.
Жак и Северина разом остановились и замерли как вкопанные. По воле случая они очутились возле груды угля. Плотно прижались спинами к черной стене, словно стремясь уйти в нее, слиться с нею, и будто растворились в чернильной тьме. Оба затаили дыхание.
Жак видел: Рубо идет прямо на них. Их разделяло всего каких-нибудь тридцать метров, и каждый шаг этого человека — размеренный и четкий, чем-то напоминавший неумолимый маятник судьбы, — сокращал расстояние. Осталось двадцать шагов, потом десять, вот-вот Рубо окажется перед ним, и тогда он, Жак, размахнется и всадит ему нож в глотку, а потом повернет справа налево, чтоб задушить крик. Секунды тянулись бесконечно, мысли бурным потоком проносились в голове, он потерял представление о времени. Доводы, толкавшие его на убийство, вновь промелькнули в мозгу, он отчетливо увидел картину убийства, мгновенно оценил его причины и последствия. Еще пять шагов. Жак весь напрягся, как струна, его решение было непоколебимо. Да, он убьет и твердо знает почему.
