Оба уже грезили о том, как будут спокойно видеться у нее, в новой квартире, отвоеванной с таким трудом, но пока что им приходилось встречаться вне дома. Зима кончалась, февраль выдался на редкость мягкий. Во время прогулок они целыми часами кружили по пустырям возле станции, Жак старался не останавливаться, а когда Северина, повиснув у него на шее, вынуждала его присесть и требовала, чтобы он овладел ею, настаивал, чтобы это произошло где-нибудь в укромном уголке, в темноте: он боялся, что, увидя ее наготу, нанесет удар, а мрак помогал ему сохранять над собою власть. В Париже, куда они по-прежнему ездили по пятницам, Жак старательно задергивал занавески, говоря, что яркий свет нарушает всякое очарование. С некоторых пор Северина даже не заботилась о том, чтобы как-то оправдать в глазах мужа свои еженедельные отлучки. Для соседей благовидным предлогом по-прежнему служила мнимая боль в колене, она говорила им также, что ездит навещать свою кормилицу, тетушку Викторию, которая хоть и выздоравливает, но все еще в больнице. Для любовников путешествие в Париж, как и прежде, служило большим развлечением, Жак в тот день особенно осторожно вел состав, а Северина, довольная тем, что он менее угрюм, чем обычно, с интересом смотрела в окно, хотя постепенно до мельчайших подробностей изучила маршрут и узнавала теперь каждый косогор, каждую рощицу. От Гавра до Моттвиля лежали луга, однообразные поля, пересеченные живыми изгородями, усаженные яблонями, затем вплоть до Руана шла пустынная, вздыбленная местность. За Руаном появлялась Сена. Железнодорожное полотно проходило над нею в Соттвиле, в Уасселе и Пон-де-л’Арше, а потом она то и дело возникала перед глазами посреди просторных равнин. После Гайона она уже не исчезала из виду и медленно струилась слева от железной дороги, извиваясь меж низких берегов, окаймленных тополями и ивами. Стальная колея дороги и стальная лента реки бежали рядом у подошвы холма до самого Боньера, тут они разлучались, чтобы внезапно вновь встретиться в Рони, когда поезд вылетал из Рольбуазского туннеля. Сена, казалось, была добрым попутчиком поезда. Рельсовый путь еще трижды пересекал ее до Парижа… Наконец появлялся Мант с колокольней, возвышавшейся над купами дерев, Триэль, чьи гипсовые карьеры белели вдали, Пуасси, перерезанный железнодорожным путем в самом центре, затем показывались две зеленые стены Сен-Жерменского леса, густо поросшие сиренью склоны Коломб, а там уже начинались предместья, уже угадывался Париж: с Аньерского моста была видна пока еще далекая Триумфальная арка, возносившаяся над облупленными строениями, ощетинившимися заводскими трубами. Паровоз нырял в Батиньольский туннель, а затем поезд подходил к платформе шумного вокзала… А потом, до вечера, Жак и Северина могли свободно располагать своим временем. В Гавр они возвращались уже почти ночью, и молодая женщина, смежив веки, вновь мысленно переживала счастливые минуты. Но всякий раз — и утром и вечером, — проезжая мимо Круа-де-Мофра, она, стараясь остаться незамеченной, вытягивала шею и кидала осторожный взгляд на переезд: Северина была уверена, что увидит возле шлагбаума неподвижно стоящую Флору, — сжимая в руке флажок в кожаном футляре, девушка горящими глазами следила за поездом.
Жак предупредил Северину, что ей надо опасаться Флоры, — девушка видела, как они поцеловались в домике Мизара в тот день, когда свирепствовала снежная буря. Он понял наконец, что эта дикарка еще с отроческих лет страстно любит его, он знал, что она ревнива, что в ней живет неженская энергия, что ненависть ее может быть безрассудной и губительной. К тому же она, по-видимому, многое знала; Жак вспомнил, как она намекала ему на то, что председатель суда развратничал с какой-то барышней, а потом, чтобы спрятать концы в воду, выдал ту замуж. Ну, а коли ей это было известно, она, уж конечно, догадалась, кто свел счеты со стариком, и, разумеется, она молчать не станет, чего доброго, еще напишет донос, чтобы отомстить сопернице. Но проходили дни, недели, а ничего такого не случалось, Флора, как обычно, неподвижно стояла на своем посту возле самого полотна, подняв флажок. Она уже издалека замечала паровоз, и в то же мгновение Жак ощущал на себе ее пылающий взор. От этого взора его не мог защитить даже дым паровоза, взгляд Флоры будто пронизывал машиниста насквозь и неотступно следовал за ним, не отставая от грохочущего поезда, проносившегося с быстротою молнии. Но глаза девушки останавливались не на одном машинисте, они обшаривали каждый вагон от первого до последнего, придирчиво оглядывали окна, буравили их. И она неизменно обнаруживала каждую неделю ту, другую, соперницу. Когда Северина чуть высовывалась из окна, повинуясь властной потребности узнать, здесь ли Флора, та неизменно замечала ее, и взоры их скрещивались, как шпаги. Поезд стремительно скрывался вдали, пожирая расстояние, а девушка оставалась у переезда, она была бессильна последовать за ним и с бешенством думала о счастливых любовниках, которых он уносил с собою. Жаку мерещилось, будто Флора день ото дня становится выше, каждый раз ее фигура казалась ему более мощной, его тревожило, что она ничего не предпринимает, и он с беспокойством вопрошал себя, какой план вынашивает эта угрюмая рослая девушка, которая, точно изваяние, высилась у шлагбаума.
