Жак пришел в себя в узкой комнате на улице Кардине: он лежал, совершенно одетый, поперек кровати. Его привел сюда инстинкт, как приводит он побитую собаку в ее конуру. Жак не помнил ничего — ни того, как он поднялся по лестнице, ни того, как заснул. Пробудившись от тяжелого сна, он внезапно почувствовал, что пришел в нормальное состояние, и ощутил некоторую растерянность, как будто после долгого обморока. Сколько он спал? Три часа или три дня? И вдруг к нему возвратилась память, он припомнил все: ночь, проведенную с Севериной, ее рассказ об убийстве и то, как сам он, будто хищный зверь, убежал в поисках жертвы. С той минуты его сознание спало, только теперь он обретал себя, и его брала оторопь, когда он думал о том, что творил помимо собственной воли. Потом он вспомнил, что Северина ожидает его, и одним прыжком соскочил с постели. Посмотрел на часы, увидел, что уже четыре, и с пустой головой, вялый и безразличный, как после сильного кровопускания, торопливо направился к Амстердамскому тупику.
До полудня Северина спала глубоким сном. Проснувшись, она с изумлением обнаружила, что Жака все еще нет; растопила печку, оделась и принялась ждать; наконец, часа в два, умирая от голода, она решила пойти в ближайший ресторан позавтракать. Сделав кое-какие покупки, она вернулась в комнату тетушки Виктории, и тут-то появился Жак.
— Я так тревожилась, дорогой!
Северина бросилась ему на шею и заглянула в глаза:
— Что произошло?
Жак совершенно обессилел, его бил легкий озноб; ровным, безжизненным голосом он успокаивал ее:
— Да так, одно неприятное дело. Ты ведь сама знаешь, какая у нас каторжная работа.
Тогда, понизив голос, ластясь к нему, она робко проговорила:
— Только вообрази, о чем я подумала… О, ужасно гадкая мысль, она заставила меня так страдать… Я говорила себе, что теперь, когда я тебе все рассказала, ты, пожалуй, не захочешь меня больше знать… И уже решила, что ты ушел и никогда, никогда не возвратишься!
К ее горлу подступили слезы, и она разразилась рыданиями, исступленно прижимая его к себе.
— Любимый, если б ты только знал, как мне нужна твоя нежность!.. Люби, люби меня сильнее, ведь только одна твоя любовь может помочь мне забыть… Я поведала тебе все свои невзгоды и теперь заклинаю тебя: не покидай свою Северину!
Ее волнение передалось Жаку. Он понемногу оттаивал. И наконец пробормотал:
— Успокойся, я люблю тебя, отбрось все страхи.
Он подумал о своей роковой судьбе, о том, что ужасный недуг вновь возвратился к нему, и теперь ему уже не исцелиться от него вовек. И в свою очередь заплакал — от стыда и безграничного отчаяния.
— Люби, люби меня и ты, всеми силами своей души, я нуждаюсь в этом не меньше тебя!
Она вздрогнула, захотела узнать:
— У тебя какое-то горе, расскажи мне, в чем дело.
— Нет, нет, не горе… Я даже не могу тебе объяснить, вроде ничего и не случилось, но у меня так тяжело на душе, я до того несчастен…
Молодые люди обнялись, словно надеясь найти в этом объятии прибежище от ужасной тоски. Они бесконечно страдали, не видя впереди ни забвенья, ни прощения. И плакали, чувствуя себя игрушкой в руках слепых сил жизни, сотканной из борьбы и смерти…
— Уже время думать об отъезде, — произнес Жак, освобождаясь из объятий возлюбленной. — Вечером ты опять будешь в Гавре.
Северина, потерянно глядя в даль, мрачно прошептала после недолгого молчания:
— Если б я хоть была свободна, если бы не было мужа!.. Тогда б мы быстро обо всем позабыли!
У него вырвался протестующий жест, и он громко сказал:
— Не убивать же его!
Северина пристально посмотрела на Жака, и он вздрогнул от удивления, что с его языка слетели такие слова, — ведь он никогда об этом не думал! Но если уж в нем живет неодолимая жажда убийства, отчего не убить человека, который стал им помехой?.. Когда Жак прощался с Севериной, торопясь в депо, она опять обняла его и, страстно целуя, проговорила:
— Люби меня крепче, дорогой. Я же стану любить тебя все сильнее и сильнее… Мы еще будем счастливы.
IX
Жак и Северина вернулись в Гавр, охваченные тревогой; теперь они стали вести себя особенно осмотрительно. Раз уж Рубо все знает, не начнет ли он их выслеживать, чтобы захватить врасплох и отомстить? У них еще свежи были в памяти его дикие вспышки ревности, им была знакома грубая натура бывшего мастерового, способного в любую минуту кинуться в драку. При взгляде на Рубо — грузного, молчаливого, с мутным взором — им каждый раз казалось, что он вынашивает свирепый план, готовит западню, хочет расправиться с ними. Вот почему целый месяц они встречались, соблюдая тысячу предосторожностей и все время помня о грозящей опасности.
