Между тем Рубо все реже бывал дома. Не исчезал ли он намеренно, чтобы внезапно нагрянуть и застать их в постели? Но, видно, страхи эти были напрасны. Напротив, его отлучки становились все более длительными, Рубо никогда невозможно было застать дома, все свободное время он отсутствовал и возвращался за минуту перед тем, как надо было заступать на дежурство. Работая днем, он умудрялся забегать к себе в десять часов, завтракал за пять минут и исчезал до половины двенадцатого; в пять вечера, когда его сменял другой помощник начальника станции, Рубо нередко уходил до утра. Спал он всего несколько часов. То же происходило и в те недели, когда он дежурил ночью: освобождаясь в пять утра, он даже не заходил к себе, ел и спал, должно быть, вне дома, — во всяком случае, вновь появлялся лишь в пять вечера. Несмотря на все это, Рубо довольно долго удавалось сохранять пунктуальность образцового служаки, он приходил на дежурство минута в минуту и, хотя нередко валился с ног от усталости, ни разу не присаживался, добросовестно делая свое дело. Но вот с некоторых пор начались срывы. Уже дважды Мулену, другому помощнику начальника станции, пришлось ожидать его по целому часу, а как-то утром, узнав, что Рубо после завтрака не возвратился, Мулен, человек добрый и славный, подменил своего товарища, чтобы избавить того от нагоняя. И мало-помалу медленная деградация Рубо начала сказываться на его работе. Днем он уже не был тем деятельным человеком, каким его знали подчиненные, — требовательным к себе и другим: раньше он встречал и отправлял каждый поезд, упоминая в своем докладе начальнику станции самые незначительные факты. Теперь же, по ночам, он засыпал мертвым сном в большом кресле, которое стояло в комнате дежурного по вокзалу. Когда его наконец будили, Рубо долго не мог стряхнуть с себя дремоту, заложив руки за спину, он ходил взад и вперед по платформе, невнятно отдавал распоряжения и даже не проверял, выполняются ли они. И тем не менее все шло своим чередом, станция жила привычной жизнью; правда, однажды Рубо по оплошности направил пассажирский поезд на запасной путь и едва не вызвал этим крушение. Железнодорожные служащие, добродушно ухмыляясь, говорили, что помощник начальника станции, видать, загулял.
На самом же деле Рубо не вылезал теперь из Коммерческого кафе — там одна из небольших удаленных комнат второго этажа мало-помалу превратилась в игорный зал. Толковали, будто в этот притон каждую ночь ходят женщины, но в действительности там бывала лишь одна дама, любовница какого-то капитана, завзятая картежница; ей было уже за сорок, и никто на нее не смотрел как на женщину. Помощника начальника станции приводила сюда роковая страсть к игре, она зародилась в нем вскоре после убийства, когда он случайно сыграл партию в пикет, постепенно она усилилась и стала властной потребностью, ибо, как ничто, отвлекала и приносила успокоение. Азарт настолько завладел этим грубым самцом, что даже убил в нем тяготение к женщине, он до такой степени поглотил Рубо, что сделался для него единственным источником наслаждений. Нельзя сказать, что Рубо мучили угрызения совести, что он искал забвения, дело было в другом: его семейная жизнь разладилась, все было непоправимо испорчено, и он обрел утешение в эгоистическом удовольствии, которое мог вкушать один, — безраздельно предался страсти, довершавшей его разложение. Даже вино не могло бы принести ему такого облегчения, чувства такой внутренней свободы, когда часы летят быстро и незаметно. Житейские заботы больше не тревожили его, ему казалось, что он живет полной жизнью, но в каком-то далеком мире, недосягаемый для тех неприятностей, которые в прежнее время приводили его в ярость. Несмотря на бессонные ночи, он чувствовал себя отлично, даже растолстел, заплыл плотным желтоватым жиром, его мутные глаза едва виднелись из-под набрякших век. Домой он приходил всегда полусонный, с трудом волоча ноги, и проявлял полнейшее равнодушие ко всему.
В ту памятную ночь Рубо решился достать из-под пола триста франков золотом, ему необходимо было уплатить карточный долг полицейскому комиссару Кошу — помощник начальника станции проигрывал партию за партией. Опытный игрок, Кош отличался завидным хладнокровием и был поэтому грозным противником. Впрочем, он уверял, что играет ради удовольствия, занимаемая должность вынуждала этого бывшего военного и старого холостяка соблюдать приличия и делать вид, будто он всего лишь завсегдатай кафе, что не мешало ему нередко просиживать за картами до глубокой ночи, очищая кошельки своих партнеров. Об этом ходило немало разговоров, Коша обвиняли также в том, что он пренебрегает своими служебными обязанностями, утверждали даже, будто ему предложат подать в отставку. Но пока все оставалось по-старому: дел у полицейского комиссара было мало, стоило ли требовать от него особого рвения? И он по-прежнему довольствовался тем, что по утрам ненадолго появлялся на железнодорожной платформе, где каждый его приветствовал.
