— Разрешите, сударыня, я вас отнесу.
И, не дожидаясь ответа, Флора подхватила Северину своими могучими руками и подняла, как ребенка. Перейдя через полотно, она опустила ее на землю, в том месте, где снег был протоптан и ноги не проваливались. Пришедшие в восторг пассажиры засмеялись. Вот молодчина! Дюжину бы сюда таких, и путь был бы расчищен за два часа.
Между тем предложение Мизара передавалось из вагона в вагон: многих привлекала мысль укрыться в домике путевого сторожа, где топилась печь и где, пожалуй, можно было перекусить и выпить вина. Когда люди поняли, что им не грозит непосредственная опасность, паника улеглась; тем не менее положение пассажиров оставалось крайне плачевным: грелки остывали, было уже девять утра, и, если помощь запоздает, придется терпеть голод и жажду. К тому же расчистка пути могла затянуться: кто знает, не обречены ли они провести здесь даже ночь? Возникли два лагеря: одни, в отчаянии, не пожелали покинуть вагоны, — укутавшись в одеяла и кипя от возмущения, они улеглись на скамейки с таким видом, будто собирались на них умереть; другие предпочли двинуться по снегу, в надежде, что в домике Мизара им будет уютнее, а главное, стремясь избавиться от кошмарного видения — затонувшего в снегу и словно умершего от холода состава. Набралась целая группа смельчаков: пожилой негоциант со своей молодой женой, англичанка с двумя дочерьми, молодой человек из Гавра, американец и дюжина других пассажиров.
Жак вполголоса уговаривал Северину присоединиться к ним, клятвенно пообещав, что, как только обстоятельства позволят, он придет сообщить ей новости. Флора все еще не сводила мрачного взгляда с Жака и Северины, и он приветливо, как старый друг, сказал ей:
— Ну, стало быть, договорились? Ты проводишь этих дам и господ… Мизар и другие останутся со мной. Мы примемся за дело, начнем расчищать путь, а там и помощь подоспеет.
Не теряя времени, Кабюш, Озиль и Мизар взялись за лопаты и присоединились к кочегару и обер-кондуктору, которые уже вступили в борьбу со снегом. Небольшая спасательная команда силилась освободить паровоз, выгребала снег из-под колес и откидывала его лопатами на насыпь. Никто не произносил ни слова, все, стиснув зубы, работали без отдыха среди угрюмого молчания заснеженной пустыни. И когда немногочисленные пассажиры, направлявшиеся к сторожке, оглянулись и бросили последний взгляд на поезд, он показался им узкой черной полоской, словно прижатой к земле плотным белым покровом. Дверцы вагонов были закрыты, оконные рамы подняты. А снег все валил и валил, медленно, но неумолимо, с немым упорством засыпая поезд.
Флора снова хотела взять Северину на руки. Но та отказалась и пошла вместе с другими. Преодолеть триста метров оказалось нелегко: в лощине люди проваливались в снег почти до пояса; дважды пришлось вытаскивать толстую англичанку, которая по грудь увязала в снегу. Ее дочери по-прежнему хохотали от восторга. Молоденькая жена пожилого господина поскользнулась и после этого согласилась опереться на руку молодого человека из Гавра; тем временем ее супруг вкупе с американцем бранил Францию. Когда выбрались из лощины, идти стало легче; взбираясь на косогор, пассажиры двигались по узкой дорожке, расчищенной ветром: они благоразумно остерегались сходить с нее, боясь сорваться, так как где-то рядом начинался крутой и опасный склон, скрытый под снегом. Наконец подошли к домику, и Флора ввела пассажиров в кухню, по счастью, довольно просторную; туда набилось человек двадцать, они заполнили все помещение, а усадить их было не на что. Девушка все же придумала выход: она притащила доски и уложила их на стулья — получились две скамьи. Потом подбросила в очаг вязанку хвороста и развела руками, словно говоря, что большего она сделать не в силах. Она неподвижно стояла, не произнося ни слова, и смотрела на собравшихся своими большими зеленоватыми глазами; у этой рослой светловолосой девушки был свирепый и отважный вид, она походила на дикарку. Только два лица были ей знакомы, она их часто замечала в окнах вагонов уже много месяцев подряд: то были лица американца и молодого человека из Гавра; и она пристально разглядывала их, как разглядывают долго жужжавшее, почти неразличимое в воздухе насекомое, которое наконец уселось на стол. Люди эти показались ей странными, она представляла их себе совсем не такими, хотя ничего о них толком не знала и видела-то их лишь мельком. А уж остальные и вовсе походили на людей какой-то другой расы, обитателей неведомой страны, они точно с неба упали и вдруг очутились у нее в кухне; Флора в жизни не видала такой одежды и таких манер; интересно, о чем они думают? Тучная англичанка рассказывала молоденькой жене негоцианта, что направляется в Индию к старшему сыну, занимающему там важный пост; а та шутливо сетовала на свое невезение: оказывается, ей впервые взбрело в голову составить компанию мужу, который ездит в Лондон два раза в год. Все жаловались на то, что застряли в такой глуши: господи, да ведь надо что-то поесть, быть может, устроиться на ночлег! Как все это осуществить? Флора, не шевелясь, слушала эти сетования; но тут она поймала взгляд Северины, сидевшей на стуле возле очага, и знаком предложила молодой женщине пройти в соседнюю комнату.
