— Матушка, — сказала Флора, переступая порог, — тут вот госпожа Рубо… Ты ничего не хочешь ей сказать?
Тетушка Фази лежала в постели, лицо у нее пожелтело, ноги отекли; она так расхворалась, что уже две недели не вставала; не покидая жалкой комнатушки, где стояла удушающая жара от чугунной печки, больная долгие часы проводила наедине со своей упорной навязчивой идеей, и единственным ее развлечением был шум и грохот стремительно проносившихся поездов.
— Ах, госпожа Рубо! — прошептала она. — Добро пожаловать!
Флора рассказала матери, что поезд застрял в снегу и она привела сюда пассажиров, они расположились в кухне. Но больная не выказала никакого интереса.
— Ладно, ладно! — устало проговорила она.
Потом, спохватившись, приподняла голову и добавила:
— Если госпожа Рубо пожелает осмотреть свой дом, ключи, ты знаешь, висят возле шкафа.
Но Северина отказалась. Ее охватила дрожь при одной мысли, что надо идти в Круа-де-Мофра по глубокому снегу, да еще в такой мрачный день. Нет, нет, ей там делать нечего, лучше она подождет здесь, в тепле.
— Тогда присядьте, сударыня, — обратилась к ней Флора. — Тут все же удобнее, чем там. К тому же хлеба для всех этих людей у нас не хватит, а уж коли вы проголодаетесь, для вас я всегда сыщу кусочек.
Девушка пододвинула стул, она старалась быть предупредительной и делала явные усилия, чтобы преодолеть свою обычную резкость. Но она не сводила глаз с Северины, словно хотела прочесть мысли молодой женщины и отыскать точный ответ на вопрос, который мучил ее уже некоторое время; за услужливостью Флоры таилась потребность подойти к Северине поближе, как следует разглядеть, даже, может, прикоснуться к ней, чтобы таким путем все узнать.
Северина поблагодарила и устроилась возле печки; она и в самом деле предпочитала побыть в этой комнате вдвоем с больной, так как надеялась, что Жак выберет минутку и забежит сюда. Прошло часа два, они поговорили о том, что делается в округе, и молодая женщина, разморившись от сильной жары, задремала; но почти тотчас же Флора, которую то и дело звали из кухни, распахнула дверь и резко сказала:
— Входи уж, коли она здесь!
На пороге показался Жак, он принес добрые вести. Кондуктор, посланный в Барантен, только что возвратился оттуда с целым отрядом из тридцати солдат: администрация в предвидении возможных заносов направила такие отряды в угрожаемые пункты; и солдаты, вооружившись кирками и лопатами, дружно взялись за работу. Однако это дело долгое, уехать отсюда удастся, верно, не раньше ночи.
— Вам ведь здесь не так плохо, — заметил Жак, — наберитесь немного терпения. Вы же не дадите госпоже Рубо умереть с голоду, не так ли, тетушка Фази?
При виде своего «малыша», как больная называла Жака, она с трудом приподнялась на ложе; глядя на крестника, прислушиваясь к его словам, она обрадовалась и немного приободрилась. Когда Жак приблизился к постели, тетушка Фази сказала:
— Ну еще бы, еще бы… Ах, малыш, вот и свиделись! Стало быть, ты завяз в снегу!.. А эта дуреха мне ничего и не сказала!
Она повернулась к дочери и резко проговорила:
— Будь хоть учтива, ступай туда, к господам и дамам, позаботься о них, а то они еще скажут начальству, что мы сущие дикари.
Флора недвижно стояла между Жаком и Севериной. Казалось, она колеблется, спрашивая себя, не следует ли ей ослушаться матери. Впрочем, она ничего не узнает, присутствие больной помешает парочке выдать себя; и, не проронив ни слова, Флора вышла, бросив на влюбленных долгий взгляд.
— Что ж это такое, тетушка Фази? — продолжал Жак с грустным видом. — Вы совсем не поднимаетесь? Значит, дело плохо?
Она притянула крестника к себе, заставила его присесть на край кровати и, не обращая внимания на молодую женщину, которая из приличия пересела дальше, понизив голос, начала изливать свою душу:
— Куда уж хуже! Чудо еще, что ты застал меня в живых… Я не хотела тебе писать, ведь о таких вещах не пишут… Я было совсем богу душу отдала, но теперь мне лучше, надеюсь, и на сей раз выкручусь…
Жак пристально смотрел на нее, ужасаясь тому, до какой степени болезнь изменила эту прежде красивую и здоровую женщину.
