— Итак, сударь, мы дальше не поедем?
Невзирая на глубокий снег, в который проваливались по пояс, несколько мужчин вышли из вагонов. Американец и оказавшийся с ним рядом молодой человек из Гавра направились к локомотиву, чтобы увидеть своими глазами, что произошло. Оба сокрушенно покачали головами.
— Пройдет не меньше четырех или пяти часов, прежде чем поезд выкарабкается отсюда.
— Да уж никак не меньше, и для этого понадобится десятка два рабочих.
Уступив просьбе Жака, обер-кондуктор послал своего помощника в Барантен. Ни машинист, ни кочегар не имели права покидать паровоз.
Кондуктор направился вдоль лощины и вскоре исчез из виду. Ему предстояло пройти километра четыре, и он не мог возвратиться раньше, чем через два часа. Жак пришел в отчаяние; заметив в одном из открытых окон первого вагона Северину, он на минуту оставил свой пост и подбежал к ней.
— Не бойтесь, — торопливо проговорил он. — Вам нечего опасаться.
Она ответила, также обращаясь к нему на «вы» из боязни, что их могут услышать:
— А я и не боюсь. Я только очень за вас тревожилась.
Оба вложили в эти скупые слова столько нежности, что почерпнули в них утешение, и улыбнулись друг другу. Обернувшись, Жак с трудом подавил возглас удивления: на насыпи стояла Флора, а за ней Мизар и еще двое мужчин, которых машинист сперва не узнал. Все они услышали сигнал бедствия, и Мизар, сменившийся недавно с дежурства, поспешил к полотну вместе с двумя приятелями, которых он собирался попотчевать белым вином: то были каменолом Кабюш, из-за снегопада сидевший без дела, и стрелочник Озиль, добравшийся сюда из Малоне сквозь туннель, — несмотря на холодность Флоры, он по-прежнему пытался за нею ухаживать. Она из любопытства пришла вместе с мужчинами и теперь стояла с независимым видом, рослая и сильная, точно деревенский парень. Для Флоры, как и для ее отчима, неожиданная остановка поезда у самого их дома была важным событием, необычайным приключением. Они жили здесь уже пять лет, и каждый час — днем и ночью, в вёдро и в непогоду — мимо них, точно ураган, проносились поезда! Казалось, они прилетают и улетают на крыльях вихря, и ни один из них ни разу не замедлил свой бег; Флора и Мизар следили за тем, как они бегут, удаляются и пропадают из виду раньше, чем можно что-либо узнать о них. Множество людей, целый мир мчался мимо с головокружительной быстротой, а они так ничего о нем и не узнавали, они едва успевали заметить проносившиеся с быстротой молнии лица: некоторые больше никогда не появлялись, другие вновь мелькали в окнах в определенные дни, Флора и ее отчим запоминали их, хотя и не знали имен тех, кому эти лица принадлежат. И вот, увязнув в снегу, поезд остановился возле их дверей: естественный порядок вещей был нарушен, и они глазели теперь на незнакомую толпу, которая из-за стихийного бедствия очутилась на железнодорожном полотне; широко раскрыв глаза, они рассматривали пассажиров так, как дикари рассматривают европейцев, потерпевших кораблекрушение у берегов их земли. В дверцах вагонов виднелись женщины, закутанные в меха, у поезда стояли мужчины в толстых пальто, и вся эта роскошь и комфорт на фоне снежного моря буквально ошеломляли обитателей Круа-де-Мофра.
Но тут Флора узнала Северину. Девушка всякий раз поджидала состав, который вел Жак, и последние недели замечала, что по пятницам в курьерском поезде неизменно едет эта женщина: возле переезда Северина неизменно подходила к окну, чтобы бросить взор на свое новое владение в Круа-де-Мофра. Увидев, что Северина негромко переговаривается с машинистом, Флора насупилась, глаза ее потемнели.
— Это вы, госпожа Рубо? — подобострастно воскликнул Мизар, также узнавший молодую женщину. — Подумать только, как не повезло!.. Но к чему вам мерзнуть в поезде, пройдите лучше к нам.
Жак, уже успевший обменяться рукопожатием с путевым сторожем, поддержал его:
— А ведь он прав… Мы тут провозимся несколько часов, и вы совсем закоченеете.
Северина отказывалась, говоря, что она тепло одета. А потом ведь надо пройти метров триста по снегу, и это ее немного пугает. Тогда Флора, не сводившая с нее глаз, предложила:
