— Мы очень довольны, что вы и впредь будете служить у нас.
— И я, сударь, очень рад, что остаюсь с вами.
Господин Дабади решил, что пора уже прочитать депешу, и Рубо, на лице которого выступили капельки пота, пристально наблюдал за ним. Однако начальник станции, не выказав никакого волнения, спокойно дочитал телеграмму и швырнул ее на стол: должно быть, там были какие-то служебные сведения. Дабади продолжал проглядывать корреспонденцию, между тем как его помощник, по заведенному обычаю, докладывал ему обо всем, что произошло ночью и утром. Но на этот раз Рубо неожиданно смешался и только с трудом вспомнил о словах Мулена насчет бродяг, забравшихся в багажное отделение. Железнодорожники обменялись еще несколькими словами, и начальник станции жестом отпустил Рубо: в кабинет уже входили с докладом два других его помощника — по портовым грузам и по грузам малой скорости. Они принесли с собой новую депешу, которую им только что вручил на платформе станционный служащий.
— Можете идти, — проговорил г-н Дабади, заметив, что Рубо остановился на пороге.
Однако тот чего-то ждал, уставившись на начальника выпученными глазами; он вышел из кабинета лишь тогда, когда узкая полоска бумаги была прочитана и также небрежно брошена на стол. С минуту Рубо в каком-то замешательстве с растерянным видом топтался под навесом платформы. Башенные часы показывали восемь тридцать пять; следующий поезд — пассажирский — отправлялся в девять пятьдесят. Обычно помощник начальника станции употреблял эту часовую передышку на то, чтобы обойти территорию станции. В то утро он шагал по перрону, сам не зная куда. Потом поднял голову и увидел прямо перед собой вагон номер 293; тогда Рубо резко повернул и направился к паровозному депо, хотя там у него никаких дел не было. Солнце уже поднялось над горизонтом, и золотистая пыльца словно струилась с бледного неба. Но теперь чудесное утро уже не радовало Рубо, он ускорял шаги с озабоченным видом, силясь подавить мучительную тревогу.
Внезапно кто-то окликнул его:
— Добрый день, господин Рубо!.. Видели мою жену?
То был кочегар Пеке, худой, костистый верзила лет сорока трех; его опаленное пламенем лицо потемнело от копоти. У него был низкий лоб и выступавшая вперед челюсть; серые глаза и большой рот этого гуляки вечно смеялись.
— Как, это вы? удивился Рубо, останавливаясь. — Ах да, у вас там что-то с паровозом случилось, я и забыл… Стало быть, поедете только вечером? Отдыхаете целые сутки? Повезло, а?
— Еще как повезло! — подхватил кочегар, не совсем протрезвившийся после вчерашнего кутежа.
Уроженец одного из селений близ Руана, Пеке еще в юности поступил на службу в Компанию Западных железных дорог в качестве слесаря. Годам к тридцати ему осточертела работа в мастерских и он стал кочегаром, надеясь впоследствии сделаться машинистом, как раз в это время он женился на Виктории, своей односельчанке. Но годы шли, а он все оставался кочегаром; теперь ему ни за что не стать машинистом: у него дурная слава человека распущенного, пьяницы и волокиты. Пеке уже раз двадцать собирались уволить, но его неизменно спасало заступничество председателя суда Гранморена; мало-помалу к его недостаткам привыкли, к тому же их во многом искупал веселый нрав и опыт старого работника. Кочегар становился по-настоящему страшным, лишь когда напивался, — он походил тогда на дикого зверя и был способен даже на преступление.
— Так как же, видели вы мою благоверную? — снова спросил Пеке, широко ухмыляясь.
— Конечно, видели, — ответил Рубо. — Мы даже позавтракали в вашей комнате… Славная у вас женушка, Пеке. Напрасно вы ей изменяете.
Кочегар загоготал.
— Ну, уж вы скажете! Да ведь это она хочет, чтобы я развлекался.
Он не лгал. Тетушка Виктория была двумя годами старше мужа, она так растолстела, что с трудом передвигалась; эта заботливая супруга сама клала пятифранковые монеты в карманы Пеке, чтобы он мог жить в свое удовольствие. Ее никогда особенно не огорчала неверность мужа, и она позволяла ему развлекаться на стороне, сколько его душе угодно; в последнее время кочегар вел размеренную жизнь, у него было две жены, по одной в каждом из конечных пунктов железной дороги: в Париже он коротал ночи с законной супругой, а в Гавре — от поезда до поезда — проводил по нескольку часов с постоянной любовницей. Необыкновенно бережливая, жалевшая потратить на себя лишний грош, тетушка Виктория все отлично знала; однако она питала к своему гуляке мужу поистине материнские чувства и постоянно повторяла, что не хочет, чтобы он ударил лицом в грязь перед другой, «тамошней». Вот почему всякий раз, снаряжая Пеке в дорогу, она придирчиво осматривала его белье, не желая, чтобы та обвиняла ее в том, будто она плохо глядит за их мужем.
