Конечно, мысль, пришедшая мне в голову, — тут же одернул я себя — была глупейшая, потому что я не видел трех «промежуточных» миссис Клэй Роулинз.
Геркулес неуверенно откашлялся:
— Дорогая… Этот парень говорит, что хочет поговорить с тобой по поводу дочери. Мне кажется, он не относится к категории сумасшедших художников…
Она сняла очки, чтобы лучше разглядеть меня, я же поспешил ознакомиться с ее насмешливыми темными глазами, обрамленными густыми длинными ресницами.
— Вы не из категории художников-психопатов, мистер?..
— Рик Холман, — представился я. — Хотел видеть вас именно по этому поводу, мисс Дрезден: ваша дочь и ненормальный художник.
— Холман? — Голос у нее был грудной, я бы даже сказал чарующий. — Я где-то слышала это имя.
— Возможно… Клэй Роулинз страшно обеспокоен из-за того, что его дочь живет с ненормальным художником. Он поручил мне попытаться убедить ее возвратиться домой. Сегодня утром я с ней встречался, но лишь напрасно потратил время. Тогда я решил, что мне необходимо поговорить с ее матерью и…
— Я была ужасно молодой матерью, — поспешно прервала меня Соня Дрезден. — Когда Энджи родилась, мне было восемнадцать лет. Я воображала, будто у меня появилась младшая сестренка и мы будем играть вместе, когда она подрастет, но этого не случилось. А теперь ей восемнадцать…
— Девятнадцать, — поправил я.
— Правда?
Она быстро надела темные очки.
— Вечно забываю точную дату рождения Энджи!
— Познакомившись с Лумисом, — сказал я, — я решил, что он психопат. По-моему, он не пара Энджи. Более того, она живет в обстановке, которая представляет угрозу для ее жизни.
— В данный момент, как я понимаю, вы занимаетесь благотворительной работой, мистер Холман? — спросила она теперь уже откровенно насмешливым голосом. — По всей вероятности, это нечто новое для вас.
— Клэй Роулинз поручил мне попытаться убедить Энджи вернуться домой, — продолжил я, не обращая внимания на ее насмешки. — Мне ничего не удалось сделать. Но Лумис произвел на меня тяжелое впечатление. Возможно, он и не ненормальный художник, как вы его именуете, но, несомненно, он — психопат с предрасположением к насилию.
— О, какие длинные слова в такой знойный день, мистер Холман. — Она демонстративно зевнула. — Джо, тебе пора приступать к тренировке.
У горы мускулов сразу помрачнела физиономия, он напряг несколько мускулов, о существовании которых я и не подозревал, видимо с целью самозащиты.
— Послушай, Соня, — запротестовал он. — Неужели я прямо сейчас должен этим заняться?
— Да! Или ты хочешь расслабиться, а другие парни поднимут тебя на смех?
— На пляже?
— Боже упаси, нет!
У него даже порозовело лицо от такой кошмарной мысли.
— Но ведь сегодня утром я тренировался целых два часа и…
— Лишний часок занятий не повредит тебе, — оборвала Соня разговор. — Отправляйся, Джо!
Его нагрудные мускулы грозно напряглись, как будто собирались проделать что-то кошмарное, например, в одно мгновение украсить грудь густой шерстью, но тут же вновь присмирели. Очевидно, Джо сообразил, что домашний суд выносит ему свой вердикт, и он обжалованию не подлежит. Он поплелся в дом, на его спине выражался протест, и мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за дверью.
— Наверное, вы чувствуете себя здесь одиноко, — произнес я сочувственно, — без компании.
Она потянулась, как довольная кошка, опустошившая мисочку сливок.
— Но нет худа без добра… — Она только что не мурлыкала. — Я никогда не была любительницей заумных бесед.
— Я подумал, возможно, вы сможете помочь Энджи, — сказал я. — Из сегодняшнего разговора с нею я сделал вывод, что она ненавидит отца, ну а вас всего лишь недолюбливает.
— Неужели? — Соня снова зевнула, демонстрируя ровные белые зубы и розовый язычок. — А вы любитель поговорить, мистер Холман, не так ли?
— Каждое утро я занимаюсь специальной тренировкой, чтобы быть в форме. Таким образом, мой язык не расслабляется и мне не грозит, что в бридж-клубе меня поднимут на смех девушки.
— Ловко у вас получилось! — Она кокетливо рассмеялась. — Ну и сколько Клэй заплатит вам за то, чтобы вы убедили Энджи вернуться домой?
