Пуаро покачал головой:
— Я очень тревожусь.
— Да, конечно, мы все тревожимся, — лицемерно откликнулась мисс Лайелл. — Это все уже по вашей части — или вот-вот станет. Разве вы не можете что-нибудь сделать?
— Я сделал что мог.
Мисс Лайелл заинтересованно подалась вперед:
— И что же вы сделали?
— Посоветовал миссис Голд уехать с острова, пока не поздно.
— A-а, то есть вы думаете… — Она остановилась.
— Да, мадемуазель?
— Значит, вот что, по-вашему, должно случиться, — сказала она медленно. — Но нет, он не может сделать ничего такого. Он ведь очень приятный человек на самом деле. Это все та женщина… Не может быть, чтобы он… Чтобы он…
Она замолчала, а потом тихо спросила:
— Вы ведь думаете об убийстве?
— Кто-то безусловно думает об убийстве, мадемуазель. Это я могу сказать с уверенностью.
Памела содрогнулась.
— Я в это не верю, — объявила она.
Восстановить, что произошло в тот вечер, двадцать девятого октября, оказалось несложно. Сначала вспыхнула ссора между двумя мужчинами — Голдом и Чантри. Голос Чантри звучал громче и громче, так что его последние слова слышали четыре человека: кассир у стойки, управляющий, генерал Барнс и Памела Лайелл.
— Ты, мозгляк! Со мной этот номер не пройдет! Пока я жив, Валентайн останется моей женой, понял?
С этими словами он в ярости выскочил из отеля.
Это было до ужина. После ужина, однако, было достигнуто примирение (никто так и не узнал, как именно).
Валентайн пригласила Марджори Голд прокатиться на автомобиле при луне. Памела и Сара пошли с ними. Голд и Чантри играли в бильярд. После этого они присоединились к Пуаро и генералу Барнсу в гостиной. Чуть ли не впервые за все время Чантри улыбался и казался вполне умиротворенным.
— Хорошо провели время? — осведомился генерал.
— Мне за этим парнем не угнаться! Выбил сорок шесть подряд — где это видано?
Дуглас Голд скромно отмахнулся:
— Просто повезло. Честное слово. Что вы будете? Пойду поймаю официанта.
— Мне розовый джин, спасибо.
— Хорошо. Генерал?
— Спасибо, виски с содовой.
— Я тоже. А вы, месье Пуаро?
— Вы очень любезны. Я бы выпил sirop de cassis.
— Сироп чего?
— Sirop de cassis. Из черной смородины.
— А, ликер. Надеюсь, он здесь есть? Никогда о таком не слышал.
— Да, он здесь есть. Но это не ликер.
Дуглас Голд рассмеялся:
— Чудной у вас вкус! Но каждому — своя отрава. Пойду закажу.
Капитан Чантри сел. Не будучи по натуре особенно общительным человеком, он тем не менее явно старался проявить любезность.
— Удивительно, как привыкаешь обходится без новостей, — заметил он.
Генерал застонал:
— Да уж, не считать же новостями «Континентал дейли мейл» четырехдневной давности! Конечно, мне каждую неделю посылают «Таймс» и «Панч», но пока их дождешься…
— Интересно, не дойдет ли до парламентских выборов из-за этих палестинских дел[50].
— Они там наломали дров, — заявил генерал.
Дуглас Голд возвратился к столику в сопровождении официанта с напитками. Генерал как раз начинал рассказывать историю о своей службе в Индии в 1905 году. Два англичанина слушали его вежливо, но без особого интереса. Эркюль Пуаро цедил свой sirop de cassis.
Генерал добрался до кульминации рассказа, раздался дежурный смех. Затем в дверях появились дамы. Все они были оживленны, болтали и смеялись.
— Тони, котик, это просто божественно! — воскликнула Валентайн, опускаясь в кресло подле мужа. — Миссис Голд чудесно это придумала. Вы должны были поехать с нами!
— Кто хочет выпить? — спросил капитан Чантри, оглядывая компанию.
— Мне розовый джин, котик, — сказала Валентайн.
— Джин с имбирным пивом, — сказала Памела.
— Сайдкар[51], — сказала Сара.
— Отлично. — Чантри встал и подвинул нетронутый стакан розового джина жене. — Пей, я закажу себе другой. Что вам, миссис Голд?
Миссис Голд как раз отдавала плащ мужу. Она обернулась с улыбкой:
— Можно мне оранжад?
— Оранжад, отлично.
Он пошел к двери. Миссис Голд говорила:
— Это было прекрасно, Дуглас. Жаль, что ты не поехал.
— Мне тоже жаль. Ну в другой раз, ладно?
Они улыбнулись друг другу. Валентайн Чантри взяла стакан и залпом выпила розовый джин.
— О, как я об этом мечтала! — выдохнула она.
Дуглас Голд положил плащ Марджори на диванчик. Вернувшись к остальным, он резко спросил: