— Твой сектор — пять градусов правого борта и двадцать левого, а мой наоборот: пять левого, а двадцать градусов правого. Понимаешь?
Зорин кивал головой, говорил, что, конечно, понимает, но, но совести говоря, в этот первый день ничего не понял и ни в чем не разобрался.
А потом потекли дни, похожие друг на друга, как заклепки на корпусе корабля. Юрий зубрил азбуку с каким-то старорежимным произношением: аз, буки, веди, глаголь…
— И кому это надо? — однажды, шутя, кинул Юлдашеву.
Юлдашев рассмеялся, покрутил головой и даже прищелкнул пальцами.
— Чудак ты. На корабле путать ничего нельзя. Особенно в бою. Скажешь «бэ», подумают «вэ». А «буки» и «веди» не перепутаешь.
Он пояснил это серьезно, и Юрий в душе ухмыльнулся: «Знаю, симпатяга Юлдашев, хорошо знаю».
Спустя месяца два вся премудрость корабельной жизни, которая шлифовалась поколениями, незаметно и просто вошла в Зорина, стала его вторым «я». Он уже довольно резво размахивал сигнальными флажками, знал морзянку и мог запросто перевести градусы в румбы и наоборот. И только мнение об офицерской службе не менялось. Правда, Брагин не был белоручкой, как пока-залось Юрию впачале. Когда в одном из походов испортился сигнальный прожектор, именно командир боевой части, сбросив свою ослепительно чистую рубашку, вторгся в его внутренности и, пачкая руки, обрастая ссадинами, починил прожектор в довольно короткий срок. После этого все сигнальщики стали увереннее разбираться в устройстве механизма: Брагин, ремонтируя, подробно объяснил устройство прожектора и причины неисправности. Он частенько заглядывал и в кубрик, беседовал с подчиненными. И матросы, если у кого случались неурядицы, шли к командиру боевой части. Знали: он поможет. Юрий незаметно для себя стал тоже испытывать уважение к офицеру, и, может быть, это чувство углубилось бы, если б не одно событие.
Как-то, проходя по шкафуту, Брагин сказал Зорину:
— Сходите на сигнальный мостик, наведите порядок. Мусорок появился.
— Есть, — ответил Юрий и пошел выполнять приказание. Но по пути зашел на бак, покурил, посмотрел на оживленный рейд, перекинулся несколькими фразами с товарищами и… забыл о полученном приказании. Вечером его вызвал командир боевой части. Юрий не узнал офицера. Его белесые, казавшиеся такими не мужскими брови сошлись на переносице в строгую линию. Глаза, прежде отсвечивающие голубизной, потемнели.
— Почему вы не выполнили приказания?
Разговор был крутым. Зорин получил взыскание и, пройдя в кубрик, швырнул в угол бескозырку:
— Придирается по пустякам…
Он ожидал поддержки со стороны товарищей, цр произошло что-то другое, совершенно непонятное Юрию. Сначала в кубрике нависла напряженная тишина. Затем, сжимая кулаки, подошел Юлдашев и выкрикнул Юрию в лицо:
— Болтаешь языком, как шваброй!
— Ты что, белены объелся? — удивился Юрий.
— Сам ты, понимаешь, белены объелся. Не соображаешь, что говоришь…
Погодя Юрий спросил у одного из товарищей:
— Что это Юлдашев вскипятился?
— Не прав ты, — неохотно пояснил матрос. — Если хочешь знать, у Юлдашева ни отца, ни матери нет. Беспризорником рос. До призыва имел приводы в милицию за хулиганство. Брагин из него, можно сказать, человека сделал. Воспитывал. Недавно Юлдашева в комсомол приняли…
Вечером Зорин долго сидел на сигнальном мостике. Через белесые облака раскаленным пятаком просвечивал лунный диск. С надрывом, как от непосильной ноши, гудели буксиры. С берега, из парка, доносилась танцевальная музыка.
«Может быть, с Юлдашевым матросы по-своему правы, — думал Юрий. — Но для меня-то Брагин что хорошего сделал? Вот сейчас на берегу фокстроты крутят, а я не уволен по его милости. — И тотчас же останавливал себя: — А Юлдашев считает его чуть ли не отцом родным… Конечно, не без основания…»
Это чувство недоумения и задетого самолюбия не оставляло Юрия и на следующий день, и потом, позже. А время текло, как и прежде, разграфленное сеткой железного корабельного распорядка.
Однажды на занятиях по морской подготовке Зорин попал на шестерку, которой управлял капитан-лейтенант Брагин. Отошли от борта, поставили рангоут, подняли паруса и, подгоняемые свежим ветром, понеслись вдоль изъеденного бухтами и бухточками берега. Было прекрасно! Юрий смотрел на зеленую воду, стремительно проносившуюся вдоль шлюпки, и представлял себя в других широтах, на других меридианах.
