– Разумеется. Вряд ли бы удалось вызвать американца и потом расстрелять его. Значит, она просто украла деньги, которые я посылал в течение трех лет.
– Об этом я ничего не знаю.
– А сейчас она где?
– Она умерла четыре года назад.
– Где вы были после этого?
– Я продолжала жить там же, где и раньше.
– У Доневичей?
– В их доме.
– Молодой князь Стефан тоже там жил?
– Да, и он, и его сестры.
– А жена?
– Потом – да, конечно. Когда они поженились два года назад.
– С вами обращались как с членом семьи?
– Нет. – Она поколебалась, но снова настойчиво повторила: – Нет, не как с членом семьи.
Вулф повернулся к Карле и резко спросил:
– Вы жена Стефана – княгиня Владанка?
Девушка, хлопнув ресницами, широко раскрыла глаза:
– Я? Boga ti! Нет!
– Но ведь та бумага, что вы сунули в мою книгу, была у вас…
– Я же говорю, что украла ту бумагу, – прервала Нея. – Я не всегда лгу.
– Где вы ее украли – в Загребе или в Нью-Йорке?
– Об этой бумаге я ничего не могу вам рассказывать, – покачала она головой. – Ни за что, чем бы вы мне ни грозили.
– Секретная политическая миссия, – хрюкнул Вулф. – Знаю, как же. Скорее умру, но не скажу. Я сам играл в эти глупые грязные игры. Но коль скоро вы жили в одном доме с княгиней Владанкой, вы должны очень хорошо ее знать. Вы с ней подруги?
– Подруги? – На лбу Неи собрались складки. – Нет.
– Какая она из себя?
– Умная, красивая, эгоистичная и вероломная.
– Вот как! Но я спрашиваю про внешность.
– Ну… она высокая. Руки у нее гибкие, словно две змеи. Лицо вот такое. – Нея изобразила овал. – Глаза такие черные, как у меня, даже, пожалуй, чернее.
– Она сейчас в Загребе?
– Когда я уезжала, она была там. Говорили, что она должна поехать в Париж повидаться со старым князем Петером, а потом в Америку.
– Вы лжете!
Она посмотрела прямо на него:
– Иногда лгать необходимо. Есть такое, о чем я не могу вам рассказать. Не имею права.
– Ха! Только через мой труп, верно? Ваши губы запечатаны накрепко каким-то тайным обетом, но вам-то что с того? Когда вы думаете завершить свою политическую миссию? – (Нея Тормич посмотрела на него, затем на Карлу, снова на него и ничего не ответила.) – Да будет вам, решайтесь! – нетерпеливо поторопил Вулф. – Я спросил о сущем пустяке – когда? В обозримом будущем?
– Да, наверное, – наконец призналась она. – Возможно, даже… завтра.
– Сейчас уже далеко за полночь. Вы имеете в виду – сегодня?
– Да. Но необходимо, чтобы та бумага была у меня. Вы не имеете никакого права держать ее у себя. Когда этот слабоумный Дрисколл поднял шум из-за своих идиотских бриллиантов, которые якобы украли, я подумала, что полиция приедет и запросто может всех обыскать, и комнату, где я живу, тоже. Я и вспомнила о вас, о том американце, который удочерил меня, когда я была ребенком. Когда я уезжала из Загреба, свидетельство об удочерении я взяла с собой. Его отдала мне перед смертью миссис Кэмпбелл. Вот мы с Карлой и решили, что у вас бумага будет в большей безопасности, чем в любом другом месте, и мы обсудили, как оставить ее у вас, чтобы позднее можно было ее легко забрать снова. Потом вы отказались помочь мне, и ей пришлось вернуться к вам и сообщить, кто я на самом деле. – Она замолчала и улыбнулась ему, но была так встревожена, что улыбка получилась озабоченной. – Я должна получить назад ту бумагу! Должна!
– Посмотрим. Вы сами признались, что украли ее. Итак, вы рассчитываете сегодня завершить свою миссию.
– Да.
– Вы, конечно, понимаете, что, пока дело об убийстве не будет раскрыто, полиция не выпустит вас из Нью-Йорка.
– Но я… Вы же сами сказали, что мое алиби…
– Ваше алиби дела не решает. Не делайте глупостей. Если поручение ваше завершится, не вздумайте ускользнуть на каком-нибудь корабле, переодевшись русалкой. Кто такая мадам Зорка? – (Обе девушки изумленно уставились на него.) – Ну? – резко потребовал Вулф. – Вы ведь ее знаете, верно?
Карла рассмеялась, на первый взгляд совершенно естественно, словно ее просто что-то позабавило.
Нея проговорила:
– Да почему… Она вообще никто. Просто модельерша.
– Я так и понял. А почему она стала называть себя таким именем – именем дочери короля Черногории Никиты?
