У подъезда меня ожидали двое. Перекрывая вход, они всем своим видом демонстрировали агрессивные намерения. Позже я не раз думал: на что они рассчитывали? Не знаю, но думаю, что между нами могла начаться как минимум перепалка, как максимум — драка... Подоспела бы милиция, и я «в нетрезвом состоянии» оказался бы там, где искали встречи со мной... Комментарии к остальному, как говорят, излишни. От расследования дела меня бы отстранили, а как бы повел себя другой следователь в эти первые и самые трудные для судьбы дела дни — кто знает?
А тогда я остановился в растерянности. Из автомашины вышли сопровождавшие меня работники КГБ.
— Мы надеемся, товарищ может пройти? — спросил один из них.
Последовала пауза. Двое угрюмо посторонились.
— Идите спокойно и, главное, не волнуйтесь, завтра мы за вами заедем.
На этом мы расстались. Но насколько спокойной была для меня эта ночь, догадаться нетрудно.
Наступивший день успокоения не принес. Изучение изъятых документов, анализ складывающейся обстановки позволили прийти к выводу о том, что мы столкнулись с процветавшими в московской «подземке» преступлениями. Но главным было то, что эти преступления систематически укрывались. Стало понятно, что разоблачение происходившего в столичной милиции может быть подобно взрыву, что заинтересованные лица предпримут все возможное, чтобы на первоначальном этапе расследования, когда доказательства еще расплывчаты и до истины далеко, нейтрализовать следователя и тех, кто работает по делу вместе с ним.
— Похоже, нам объявили «войну», — с грустью сказал мне Олег Дмитриевич Запорожченко и добавил: — Мы получили указание заняться обеспечением твоей безопасности всерьез...
Да, в такие переделки я еще никогда не попадал. Все переезды по городу в рабочее и нерабочее время — только на специальной автомашине. Дочь в школу и обратно — таким же путем. Как-то она даже расплакалась:
— Перестань меня возить, надо мной весь класс смеется. Все спрашивают: «Кто твой папа, что от порога дома и до пороге школы тебя возят?»...
Пришлось объяснить, что такая у меня работа и ничего тут не поделаешь, а успокоил ее тем, что маму тоже охраняют.
Не обошлось и без курьезов. В один из дней, возвращаясь домой, на лестничной площадке встретил соседа. Поздоровались, заговорили. Неожиданно распахнулись створки лифта, и перед нами появились трое плечистых парней.
— Владимир Иванович, все в порядке?
Растерявшись, я только успел кивнуть головой, и они тут же исчезли.
— Это что такое? — спросил, заикаясь, испуганный сосед.
— Так меня охраняют, — объяснил ему.
— Ну у тебя и работка! — услышал в ответ.
Я же с теплотой и благодарностью подумал о товарищах с площади Дзержинского, которые держали слово и обеспечивали мою безопасность.
Между тем мы упорно, шаг за шагом, продвигались вперед. Факт задержания Астафьева и его избиения в комнате милиции можно было считать догнанным, но кто и как его убил, мы пе знали. Только позже выяснилось, как тщательно инструктировали обвиняемых и сколько версий происшедшего с ними проработали.
После избиения единственный трезвый среди постовых сержант Самойлов позвонил ответственному дежурному по 5-му отделению и сообщил о задержании Астафьева. Последовала команда или отпустить его, или, действуя по инструкции, вызвать представителя КГБ. То же самое предложил сделать прибывший на станцию проверяющий, младший сержант Голунчиков. К сожалению, они не знали, что давали команды не подчиненным им постовым милиционерам, — они давали команды преступникам.
— Товарищ майор, уходите отсюда по-хорошему и побыстрее,— уговаривал Астафьева Самойлов.— Вам лучше с ними не связываться. Они не люди, поверьте мне. Ну, пожалуйста, уходите...
Но негодованию Астафьева не было предела.
— Мерзавцы! Мерзавцы! И отъявленные подонки! Никогда, никогда я вам этого не прощу и так этого не оставлю,— повторял он, покидая комнату милиции.
Со злобой в затуманенных спиртным глазах смотрели на него Лобов и Панов.
— Слушай, ну, идиоты! Разве можно так отпускать? — теребил Лобов рукав куртки Панова.— Он же всех нас заложит. Слышишь, заложит! Давай его грохнем! Молчат только мертвые!..
