Вот так, ни много ни мало. Только сейчас начинаешь понимать, какой непоправимый ущерб авторитету и престижу нашей страны наносили такие безответственные заявления новоиспеченного доктора экономических наук (и особенно тогда, когда они соседствовали с известными всему миру фактами присвоения в пользу свою и своей семьи автомобилей иностранных марок). Между тем автотранспорта в милиции хронически не хватало. В Донецкой области, преследуя бандитов, ограбивших сберкассу, работники уголовного розыска отчаянно размахивали руками, когда у их старенького «газика» на ходу отвалился карданный вал. Лимит на бензин заставлял использовать не по назначению автомобили промышленных предприятий, а иногда — и частных лиц. Примитивная криминалистическая техника не обеспечивала качественного ее применения. И при всем при этом министр иронизировал над технической оснащенностью американской полиции.
Правда, он посетил проводившуюся в Москве выставку ведущих фирм Запада, специализирующихся на изготовлении кримтехники, но и только. Восторга практиков их руководитель не очень-то разделял. Мы оказались одной из немногих стран мира, которая бюджетные ассигнования тратила в основном на увеличение численного состава органов правопорядка и, естественно, в ущерб качеству. Выбитые у правительства вакансии нужно было срочно заполнять, и широким потоком полились в милицию «случайные» люди.
Между тем реальная жизнь шла своим чередом. Проблемы в экономике и социальной сфере не могли не отразиться на росте преступных проявлений. Но никому не нужна была в те годы правда. За рост преступности били жестоко. В два счета можно было поплатиться и должностью, и карьерой, а потому и стали скрывать все то, что можно было скрыть. В выборе средств не стеснялись, и поэтому ни одна стране в мире не знала такого высокого процента раскрываемости, который был в те годы у нас.
Большое количество черепно-мозговых травм списывалось на «падение с высоты собственного роста» либо по «альтернативной формуле» — что «данное повреждение образовалось от удара тупым твердым предметом или при ударе о такой предмет». Первое, естественно, игнорировалось, второе брали за основу.
Доходило до того, что при выезде для осмотра трупа, обнаруженного в пруду городского парка со связанными веревкой руками и ногами и грузилом-камнем, заместитель начальника Управления уголовного розыска области битый час убеждал меня, что потерпевшая, решившая сыграть с нами злую шутку, сама себя обвязала, привязала на шею камень и прыгнула в воду.
Укрывали все, что можно было укрыть, и для достижения этой цели никакими средствами не брезговали, вплоть до шантажа потерпевших компрометирующими материалами.
Уже работая в Москве, я приехал как-то к себе на родину и в троллейбусе встретил одноклассницу. В разговоре поделилась она своей бедой: в плавательном бассейне украли у нее и дочери ценные вещи стоимостью около четырехсот рублей, а милиция кражей заниматься не желает. Договорились, что напишет она жалобу прокурору города, а он возьмет ее под свой контроль. Встретились через год. «Эх, тоже мне, друг детства! — услышал я возмущенный голос одноклассницы. — Лучше бы я тебя ни о чем не просила!» И далее последовал рассказ о том, как работники милиции занялись не кражей, а мужем заявительницы, оказавшимся, к несчастью, директором овощного магазина. Только после нового заявления о том, что никакой кражи якобы не было, эту семью оставили в покое.
Приказы Генерального прокурора СССР требовали самых жестоких мер по отношению к должностным лицам, укрывающим преступления от учета. Но после очередного выявления такого рода злоупотреблений (и как следствие — роста неблагополучных показателей по региону) стали практикой вызовы в обком, в отделы административных органов. Там чересчур ретивому прокурору напоминали, где он состоит на партийном учете, и отечески наставляли, что он и начальник милиции «ходят» в одной упряжке и ссориться из-за такой мелочи, как укрытие преступлений, право, глупо. С прокурора спрашивали за рост преступности, а отнюдь не за состояние надзора за деятельностью органов внутренних дел. Насколько принципиальным он оставался после этого, было делом совести каждого конкретного человека.
