Бабушка присела и заглянула Миль в глаза:
— Понимаешь?
Миль задумчиво кивнула, но бабушка ещё не закончила:
— В конце-то концов, у тебя, кнопочка моя, может не получаться просто потому, что ты сейчас ещё ма-а-ленькая, — она легонько нажала Миль на кончик носа, — ничему не училась, не знаешь, какими средствами можно и нужно пользоваться, — а вдруг то, что ты хочешь нарисовать, надо делать вовсе не красками? У художников много всяких рисовальных хитростей, о которых другие люди и не знают, только видят — о, вот это здорово, и я бы так нарисовал, если б умел!
Девочка улыбнулась.
— А что ты думаешь? — вопросила бабуля. — Художники, чтоб ты знала, для того и существуют, чтобы показывать всем ту красоту, которая живёт в душе у каждого, даже если он сам рисовать нисколечки не умеет.
Может быть, бабушка была права. Наверняка — права. Да только Миль не было дела до той невыраженной красоты, что живёт в чужих душах. Ей бы разобраться с тем, что переполняло её саму: с одной стороны, нарисованное переставало так давить изнутри и одновременно становилось как будто понятнее… реальнее… а с другой стороны — не было уверенности, что хранимое глубоко внутри безопасно переносить на бумагу. И имелись сильные сомнения, что её впечатления совпадут с общепринятой картиной мира. Даже у бабушки возникнут неприятные вопросы, на которые Миль отвечать совсем не хотелось. Поэтому она продолжала попытки нарисовать то, что мог увидеть каждый — мир в голубом, мир в закате, поля тюльпанов, круглую беседку с колоннами, засыпанную белым пухом… А мир, заслонённый чёрными крылатыми силуэтами, портреты с бегающими глазами, стелящуюся по потолку и стенам черноту… это она, нарисовав, сразу рвала на мелкие-мелкие кусочки. Тем более, что такие вещи хорошо и быстро получались одним простым карандашом, усиленным углём.
А ещё можно было рисовать прутиком на песке, мелом и кирпичным осколком — на асфальте. И, если не попадаться, — на стенах и заборах. Но тут уже хватало конкурентов, народ самовыражался и просто… выражался. Настолько просто и непосредственно, что становилось противно. И ещё иногда кто-то так же незатейливо портил рисунок. Это удивило Миль и сократило для неё поле деятельности — не хотелось соучаствовать — а заодно отучило рисовать на заборах и стенах.
Зато асфальт был доступен всегда. На нём рисовали, играли, объяснялись — росли и взрослели. Девчонки гоняли по начерченным мелом «классикам» баночки из-под крема, набитые для тяжести песком, когда к соседнему подъезду, громко сигналя, медленно подъехал грузовик. Водитель хлопнул дверцей, обошёл машину и, посоветовав идти прыгать в другое место, стал, лязгая металлическими затворами, откидывать задний борт. А из подъезда несколько мужчин уже несли диван. За диваном последовали сервант, шифоньер, кровать, кресла и прочая мебель. Потом в кузов понесли большие и маленькие коробки… тряпичные узлы… свёртки…
Народ заинтересованно наблюдал, как быстро и ловко рабочие наполняли кузов, пока тот, наконец, не оказался набит плотно. Вот подняли и закрыли задний борт. Из подъезда быстро вышли и шмыгнули в кабину двое людей: закутанная в платок женщина и заботливо поддерживающий её мужчина. Один из грузчиков подошёл к кабине, о чём-то негромко заговорил…
За спиной Миль кто-то тихонько присвистнул и мальчишечий голос со смешком воскликнул:
— Ребята! Да это ж Баба-Яга уезжает!
— Точно! Она! — ответил ему другой. — А я смотрю и узнать не могу. Она!
Миль обалдело обернулась и вытаращилась на мальчишек: Бабу-Ягу она себе представляла иначе… А народу-то собралось много, и все засмеялись, когда на её недоумение обратили внимание:
— Вы гляньте, эта мелочь думает, что там, в машине, настоящая Баба-Яга сидит! Ой, не могу!
— Что, боишься? — потешались над ней мальчишки. — Счас вылезет и ка-ак… съест!
— А что, эта может!
— Ладно, хватит маленьких пугать, — это Таня-скрипачка положила руку на плечо Миль. — Не бойся, это у нас так тётку Анну прозвали, за характер. А давненько я её не видела… Это точно она?
— Ну, раньше-то она потолще была… Но мужик в машину сел — её муж. А сама в платок прячется — одни глаза торчат. Но похожа. Я сгоняю, узнаю!