Дядя Кечкеш закашлялся и попросил воды. Мы дали ему напиться и присели у его кровати. Его глаза лихорадочно блестели, — мне показалось, что он еще похудел со вчерашнего дня. Кожа да кости.
— Землю надо было раздать, — произнес он шопотом.
— Все в свое время, — ответил Пойтек.
— Теперь, немедленно!.. — попытался старик возвысить голос. — Время не терпит, опоздаем…
— Не опоздаем, товарищ Кечкеш. Все наладим как следует.
И Пойтек, обычно торопившийся уходить, на этот раз очень терпеливо стал объяснять старику положение вещей. Великие надежды, великие разочарования, страны, народы, классы — широкая, большая связная картина; революция неудержимо движется вперед. Русские, немцы, Англия, колониальные рабы, Австрия, социал-демократия, пролетариат…
— А мужик? Мужик опять пес бездомный? — прервал его дядя Кечкеш, с трудом приподнимаясь на кровати.
— Не понимаю, что вы этим хотите сказать, товарищ Кечкеш!
— Ну, еще бы. Вы никогда не понимаете, что мы сказать хотим.
Пойтек смущенно улыбнулся.
Он ничего не ответил — не мог ответить.
Впервые видел я Пойтека таким смущенным, каким он был в тот день у постели умирающего бунтаря-крестьянина.
Из больницы я выписался 24 июня, на третий день после похорон дяди Кечкеша. Хоронили его с красными знаменами, цветами, оркестром музыки и прощальным салютом.
24 июня разразилась «национал-социал-демократическая» контрреволюция.
После подавления контрреволюции я короткое время работал среди крестьян, а затем отправился на румынский фронт.
Я принял участие в наступлении, а затем бежал вместе с разбитой армией. И лишь тогда, когда я стоял на Солнокском мосту, где наш вождь собственным телом пытался остановить бегство, несшее разгром и гибель революции, — лишь тогда я понял, что означает это поражение.
Та-та-та-та-та-та.
В Солноке на высоком берегу пылал дом с тесовой крышей.
Мы бежали сломя голову. Убитые, раненые, пушки, пулеметы, знамена — все было брошено на берегах Тиссы. Хотя еще и в красноармейских мундирах, мы уже не были красноармейцами. Мы бежали, помышляя только о спасении жизни. Позади были охваченные пожаром села, преследовавшие нас по пятам румыны, смерть… Что нас ждало впереди — там, куда мы бежали, — этого никто не знал.
Я еще участвовал в последнем сражении: штыковой атакой мы отбили Солнок у румын. Но стоявшие на севере румынские войска переправились в это время через Тиссу и отрезали нам прямой путь на Будапешт. Нам поэтому приходилось отступать обходным путем и пытаться во что бы то ни стало добраться до Будапешта раньше румын.
Красная армия была разбита на голову. Часть ее попала в плен, другая была уже почти у самого Будапешта, когда наш немногочисленный отряд окончательно оставил Солнок. Пушки румын били по железнодорожной станции.
— Давай руку и выскакивай. Брось винтовку — для нее у нас места нет. Ну, живей, не раздумывай, не то — трогаемся без тебя.
Анталфи протянул мне руку, и я вскочил на грузовик, уже переполненный красноармейцами. В нескольких шагах от нас в лужу грохнулась граната. Автомобиль понесся вперед. В течение получаса мы прихватили еще семерых солдат.
— Ну, теперь уж окончательно все билеты распроданы, — сказал Анталфи.
Его лицо так густо поросло щетиной, что напоминало ежа. Даже и теперь не потерял он присутствия духа, а потому и командовал. Бывший актер скинул с себя куртку и в одном жилете играл в этой величайшей мировой драме. Он жестикулировал, не выпуская из рук ручной гранаты.
— Ходу, ходу…
По дороге пыль стояла столбом. Все шоссе было изрыто ухабами.
Автомобиль трясло словно припадочного. Время от времени мы обгоняли безоружных красноармейцев, которые уныло плелись по дороге в Будапешт.
— Румын ведут венгерские офицеры… Кожу сдерут с тех, кого поймают!
— Пустите, братцы, ради бога, пустите!
— Прихватите! Дома четверо ребятишек осталось…
— Нельзя, брат. Сам видишь, тут негде и клопу уместиться.
За всех нас отвечал Анталфи. Остальные же молчали, словно вместе с винтовками лишились и языка.
— Чтоб вы сдохли, собаки! — кричали нам вслед солдаты.
При въезде в одну деревню вооруженные крестьяне загородили нам дорогу. Большинство было вооружено железными вилами, лишь у двоих-троих были в руках винтовки. Поперек дороги лежала огромная балка.
