— Стой!
Машина стала.
— Ну, в чем дело, товарищ? — спросил Анталфи.
— С товарищами теперь покончено, — сказал седоусый мужик, и остальные разразились хохотом.
— Покончено, — спокойно отозвался Анталфи. — И за ними следом идут румыны.
— Это вы виноваты! Это вы их накликали…
— Да ты в своем уме? Мы от них Тиссу защищали. Это господа офицеры ведут их сюда, чтоб их…
— Ас собой что везете?
— Вшей. Это все, что у нас еще осталось.
Анталфи достал откуда-то две ручные гранаты, одну из них сунул мне в руку, а другую передал стоявшему возле меня рослому металлисту. Из карманов появилось несколько револьверов.
— Живо, балку с дороги!
— Сдавайте оружие, иначе не пропустим.
— Нельзя, братцы. Румыны идут по пятам. Оружие может понадобиться.
Четверо красноармейцев соскочили с автомобиля, чтобы оттащить с дороги бревно.
— Эй, берегись! — крикнул приземистый крестьянин, целясь в нашего шофера.
— Григорий Балог! — воскликнул я, узнав в нем парня, с которым мы десять месяцев тому назад вместе изучали «Азбуку коммунизма». — Григорий Балог!
— А, что? — нерешительно отозвался он. — Ты кто ж такой будешь?
— Да мы ж вместе были в унгварской тюрьме…
— Давно ли сами у нас на шее сидели!.. — крикнула одна из крестьянок.
— Двадцать один! Двадцать два! Двадцать три! — принялся громко отсчитывать Анталфи и взмахнул над головой ручной гранатой.
Мужики сразу подались назад, многие даже попрятались во рву, на краю дороги, и оттуда выкрикивали по нашему адресу угрозы.
Вдруг раздался выстрел, и шапка Анталфи слетела наземь.
Три выстрела из револьвера были нашим ответом, и крестьяне снова отступили. Один из красноармейцев поднял шапку.
— Двадцать один! Двадцать два! Двадцать три! — снова заорал Анталфи, размахивая гранатой. — Скорей, скорей! Ну, вскакивай и едем!
Изо рва грянуло несколько выстрелов.
Красноармеец, последним вскочивший в рванувшуюся вперед машину, закричал и наверно бы из нее вылетел, не успей я удержать его за руку.
— Скорей, скорей! — торопил Анталфи шофера.
— Подстрелили, сволочь этакая… Ну, погодите!..
Крестьяне выстрелили еще несколько раз, но пули только прожужжали мимо наших ушей. Мы уже миновали деревню, и наша машина мчалась по пустынному шоссе. По обе стороны дороги стояли огромные, золотистые снопы пшеницы. Раненый лежал у наших ног и крестился при каждом резком толчке. Из рукава своей рубашки Анталфи, как умел, сделал перевязку ему.
Еще до заката солнца мы доехали до города. Те, кто жили в самом Будапеште, один за другим соскакивали с машины. Около Восточного вокзала раненый тоже покинул нас: жена и трое маленьких детей поджидали его. Нас осталось всего четверо, все из провинции. Мы не знали, что делать, к кому обратиться.
— Едем в казармы, — предложил шофер.
— Нет, — сказал Анталфи. — Красным я служил честно. Власть красных кончилась, и я ни минуты не останусь в солдатах. Вот когда будет вторая красная республика…
— Куда-нибудь надо все же деваться с машиной. Я поеду в какие-нибудь казармы.
— Как знаешь, брат, но я здесь сойду.
Мы с Анталфи соскочили.
— Всего хорошего, товарищи!
— Всего хорошего!
Машина тотчас же понеслась дальше.
Анталфи тяжело вздохнул.
— С этой минуты я уже не красноармеец — я снова актер Геза Анталфи, господин Анталфи, чорт возьми! Надо еще избавиться от этого мундира, и тогда тоже можно будет ругать большевиков. Ну, а ты что намерен делать, братец ты мой?
— Не знаю. У меня здесь, в Будапеште, ни души знакомой.
— Тебе тоже прежде всего нужно избавиться от мундира. Пойдем со мной — я вырос здесь, на будапештских улицах, у меня тут много друзей, чтоб их чорт побрал! «Здравствуй, здравствуй, прошу покорнейше, прошу покорнейше». Когда у меня много денег, они готовы мне ноги лизать, а теперь никто, пожалуй, и узнавать не захочет, сволочь этакая! А и узнает, так из дому вышвырнет, если еще хуже чего не сделает… А впрочем, все равно, пойдем со мной! Не бойся, — у Анталфи еще голова на плечах.
Улицы были полны народу.
Я взял Анталфи под руку, так как боялся потерять его в этой давке. Мы остановились перед огромным освещенным окном какой-то редакции, где большая толпа дожидалась последних известий. Имена новых министров громадными буквами были написаны на листе бумаги.
