Тисса горит - страница 55

— Бросим это… Если вы так много читали, чему может вас научить необразованный рабочий?

— Это вы должны знать лучше меня. Речь ведь идет о вашей религии. Вы же не хотите, надеюсь, сказать, будто не знакомы с собственной религией?

— Религией? У меня нет никакой религии.

— Я имею в виду большевизм.

— Большевизм — не религия.

Так что же он такое?

— Что? Старый мир умер. Он был плох, а потому и погиб. Мы строим новый… Вот и все.

Я понимал, что мое объяснений не очень-то удачно, но мне никак не удавалось собрать мыслей: так действовала на меня эта женщина, все ближе во время беседы подвигавшаяся ко мне и глядевшая на меня вызывающим взглядом. Не в силах больше усидеть на месте, я вскочил и принялся расхаживать по комнате.

Немного погодя поднялась и она, провела рукой по платью и, сделав несколько шагов, преградила мне дорогу.

— Знаете ли, товарищ Ковач, я смотрю так… Впрочем, бросим это. Я не стану спорить и готова принять ваше определение. Но все же подобная несложная формула обладает, наряду с некоторыми преимуществами, и явными недостатками — она не охватывает многих жизненных деталей. Я вам приведу пример. «Старый мир умер»… Если применить это положение к взаимоотношению полов, то эта фраза обозначает, очевидно, что старые формы брака отмерли, исчезли, вероятно, даже и старые формы любви и, быть может, даже самая любовь упразднена. Но ваше определение имеет также и заключительную часть: «Мы строим новый мир». Это обозначает, повидимому, то, что взаимоотношения полов должны теперь регулироваться как-то иначе, — таким, по всей вероятности, образом, что каждый получит то, что ему нужно… Как это произойдет — об этом вы не говорите. Свободная любовь?.. Коллективный брак?.. Или, быть может, какое-нибудь еще неизвестное до сих пор в истории разрешение этого вопроса.

— В наше время этот вопрос не имеет большого значения…

— Вы ошибаетесь. Этот вопрос всегда выплывает одним из первых, потому что он глубоко затрагивает каждого, будь он рабочий или капиталист. Я приведу вам пример, — притом такой, какой я имею право привести. Я говорю о себе самой. Мой муж уехал в Вену и не может вернуться, так как он враг диктатуры. Я осталась здесь и не хочу уезжать отсюда, потому что я, вопреки своему классовому положению, социалистка. Стало быть… Но раньше я должна вам сказать, что мне тридцать первый год. Я осталась здесь без мужа. Что же я обязана делать? Соблюдать верность своему мужу в старом, буржуазном смысле этого слова? Или я имею право на любовь другого мужчины, не разрывая уз моего прежнего брака? Или, наконец, следует мне сперва… Двадцать выходов существует, и ни один из них не достаточно хорош. Но что-то я все же должна делать, так как в этом положении… Итак, товарищ Ковач, дайте мне совет в этом конкретном случае…

Когда она преградила мне дорогу, я невольно остановился. Мы стояли теперь друг против друга, лицом к лицу. Она говорила страстно, прерывающимся голосом, и глаза у нее при этом сверкали. При последних словах она с такой силой схватила меня за рукав, что я сквозь платье ощутил ее ногти. Ее влажные красные губы оказались возле самого моего лица.

— Так дайте вы мне совет, товарищ Ковач…

Она вся дрожала, и мне казалось, что еще минута, и она меня укусит. Ее волнение передалось и мне. Не будь я так утомлен, я, может быть, и не устоял бы перед этим искушением. Я вырвал у нее руку и отступил на несколько шагов назад. Мне стало страшно этой женщины. Я никак не мог поверить, что я ей нужен только как мужчина. Она явно играла мной.

Несколько минут мы стояли, не произнося ни слова, тяжело переводя дыхание.

— Итак!

— На этот вопрос я не могу вам ответить, — сказал я возбужденно. — Вообще о таких вещах я не могу говорить… Это не входит в круг моих обязанностей.

Женщина расхохоталась.

— Это не входит в круг его обязанностей! Ха-ха-ха! Это не входит в круг его обязанностей!.. Может быть, мне обратиться в директориум? Или к комиссару по социализации? Ну, в таком случае, одно только объясните вы мне: к кому же мне, собственно, обратиться?.. О каком списке вы говорите?