— Что имею, все на мне.
— Так. Ну, посмотрим! Не забудьте: послезавтра вечером, союз кожевников, комната одиннадцать. До того времени ни с кем, решительно ни с кем не знакомьтесь и не разговаривайте. Читайте, гуляйте, делайте, что хотите, только не знакомьтесь. До свиданья!
В начале десятого, натянув на голову цветистую перину, Петр заснул и спал крепко, пока Новик не разбудил его.
Утром — холодная вода, чай, бутерброд с маргарином, расспросы тетушки Сабо.
На улице он купил несколько газет и, расположившись на скамейке на набережной Дуная, стал читать. Усталость прошла, голова была свежей, но все же он плохо разбирался в прочитанном. Речи политиков, статьи журналистов. Много слов на разные темы. Но того, что его интересовало, он, конечно, не мог найти. Об этом не писалось. Даже между строк нельзя было прочитать, что здесь готовится последний, решительный бой с контрреволюцией. Объявления… Как и прежде, имеющий деньги может купить все, что только пожелает. О карточках на хлеб, на обувь, молоко, одежду — нет и помину. Характерно, что газеты пестрят объявлениями не только на предложения, но и на спрос труда. Закрывают и открывают магазины. Люди родятся, умирают, работают, становятся безработными, вновь получают работу, женятся, ходят в театры, читают, учатся, занимаются благотворительностью, дерутся, мирятся, заболевают, выздоравливают, голодают, воруют, обжираются, — словом, проделывают то же самое, что и в тех странах, где он провел последний год. «Не вполне понятно, что здесь творится, — подумал Петр, — но ясно одно: и в Венгрии люди тоже живут. Впрочем…»
Он вспомнил статью, прочитанную недавно в одной выходящей в Вене партийной газете. В ней говорилось об условиях жизни в Венгрии. Перед его глазами ярко встал жирный, шрифт строк:
«ТОТ, КТО ПРИНИМАЕТ БАНКНОТЫ ХОРТИ, — ЗАСЛУЖИВАЕТ И ДУБИНУ ХОРТИ»
«…Зачем же рабочему отказываться от банкнот Хорти, когда на них можно купить все, что угодно? И что скажет рабочий, который бьется, как рыба об лед, чтобы раздобыть этих банкнот на пропитание себя и своей семьи, когда мы потребуем не принимать даже те немногие, которые ему дают?..»
Петр просматривал уже четвертую газету. Шумные, страстные дискуссии вокруг пустячных, мелких вопросов. Потеха! Однако, если эти вопросы вызывают такие горячие споры, стало быть, в них что-то кроется. Новые группировки, партии. Какой-то граф с историческим именем, крупнейший помещик, — член партии мелких крестьян. Один из директоров Пештского банка — также. Всюду на первом плане партия мелких крестьян. Графы, банкиры, ну, разумеется, и орава кулаков. Все новые, незнакомые имена. Сколько неизвестных ему людей выдвинула контрреволюция!
Петр читал. Обдумывал прочитанное. И снова углублялся в газету.
Оказывается, в стране белого террора тоже идет жизнь. Это факт. Но она была не такой, как представлял ее себе Петр и как представляет ее большинство товарищей за границей. Возможно, год тому назад она и была, такой. Но как с тех пор все изменилось!
В полдень он поднялся на гору св. Геллерта. Оттуда открывался вид до самого Уйпешта. По Дунаю ходили пароходы. Вверх по течению — к Вене, вниз — к Черному морю.
«Борьба между эксплоататорами и эксплоатируемыми идет — это бесспорно. Если она ведется не так, как я привык это представлять, значит ведется иначе. Да. А если борьба ведется иначе…»
До сих пор для Петра солдатами коммунистической партии в Венгрии были только товарищи, которых он знал, и те, которых он хотя и не знал, но которые выросли в тех же боях, что и он сам. Впервые пришлось ему задуматься, что борьба на новом этапе вырастила новых бойцов, которых не удивишь тем, что и в стране белого террора идет жизнь. Людей, которые знают, как можно и как нужно работать теперь, в новых условиях.
«Надо учиться, если не хочешь отстать, — сказал себе Петр. — Время еще не ушло. Мне двадцать два года. А будь и все семьдесят два, разве и тогда я стал бы топтаться на месте? Разве не начал бы учиться жить и работать по-новому?..»
Долго смотрел он в сторону Уйпешта. На Вацском проспекте дымились заводские трубы.
