Когда шли к поезду, сыщики вполголоса переговаривались между собой, называя друг друга по фамилии. Одного из них звали господин Гозелиц, а другого — господин Бескид.
«Мункачская газета» сообщала:
«Большевики опять устроили кровавую баню. Уже обреченные на неизбежную гибель, эти преступники все еще проявляют признаки жизни. В воскресенье утром православный епископ Канторовиц служил под открытым небом благодарственный молебен по случаю разгрома Красной армии под Варшавой и дарования победы христианскому оружию. К великому негодованию молящихся богослужение было нарушено несколькими негодяями, которые подняли крик и стали швырять в епископа камнями. Жандармерия и подоспевшие ей на помощь легионеры быстро восстановили порядок, но дослужить молебен все же не удалось, потому что его преосвященство был серьезно ранен несколькими камнями. В результате этого прискорбного происшествия один человек был убит и сорок два ранено. Вина в этом падает, понятно, целиком на большевиков: легионеры лишь выполнили свой долг. 57 человек арестовано. Зачинщика происшедших беспорядков, жителя местечка Пемете, Юрко Верхова, прозванного рабочими «одноглазым Юрко», задержать не удалось. Жандармское управление назначило награду в пять тысяч крон тому, кто укажет его местопребывание. Его преосвященство поступил на излечение в мункачский госпиталь. Состояние его тяжелое, но не внушающее опасения за жизнь. Редакция желает ему скорейшего выздоровления».
Из участников первого съезда недоставало Секереша, Петра, Тимко и Лакаты. Вместо них было двадцать новых делегатов. Всего на втором съезде коммунистической партии Прикарпатской Руси участвовало тридцать пять делегатов: восемнадцать рабочих и семнадцать землеробов.
Делегаты собрались на лесной поляне. Вокруг, на расстоянии окрика, сторожили испытанные товарищи.
Предупредительным сигналом должен был служить двойной крик перепелки.
Заседание длилось с утра до вечера. Крика перепелки ни разу не раздалось, Мондан оказался хорошим организатором. Канцелярия пропаганды осталась на сей раз без добычи.
Среди пожелтелой листвы мелькали красные и ярко-зеленые листья. Трава была сырая, и если кто присаживался, тотчас же опять вскакивал. Участники съезда целый день простояли на ногах.
Первым взял слово старик Бочкай.
Он очень постарел, могучая спина сгорбилась.
Говорил он тихим голосом, опустив глаза в землю, ни разу не взглянув на своих слушателей.
Начал он с «цитаты из Маркса»:
— «Погляди в зеркало и увидишь свое лицо», сказал наш великий учитель, добрый старый Маркс. Что же мы видим в зеркале? Мы видим братьев, мерзко спорящих и ссорящихся друг с другом. «Это твоя ошибка, это ты виноват, это ты предатель!» — обвиняем мы один другого, как те братья из Дрочня, что пошли друг на друга с топорами, поспорив, кто виноват — Иван или Федор — в том, что градом побило посевы.
Старик говорил на этот раз очень длинно, глухим голосом и казалось, будто он молитву читает. Слезы текли у него по щекам, когда он заговорил о Тимко и других жертвах восстания в Лавочне.
— К братским могилам прибавилась еще одна… В море нашей скорби вылили еще одну бочку.
Пока старик оплакивал мертвых, Гонда нетерпеливо прохаживался взад и вперед. После старика должен был говорить он. Последние месяцы оставили резкий след на его лице. В углах рта запали две глубокие складки, и глаза словно потемнели. Но спина его не сгорбилась, держался он как-то еще прямее, точно всего его вытянули.
Спокойно стоял он, расставив ноги, запрятав руки в карманы, и так пристально всматривался в лица собравшихся, как будто впервые видел их.
— Не плакать собрались мы сюда, товарищи, а обсудить, что нами сделано хорошо и что плохо. Будем одинаково учиться и на хороших и на дурных примерах. А учиться нужно многому, потому что нам предстоит огромная работа. Нечего ныть и проливать слезы. Твердо запомните одно: нас не победили. Сегодня мы гораздо сильнее, чем были полгода назад. И сильнее мы уже по одному тому, что знаем теперь: с врагом шутить нельзя, нужно суметь одолеть его в открытом бою.
Мондан стоял, скрестив на груди руки. Каждую фразу Гонды он сопровождал одобрительным кивком головы. В подготовке съезда он участвовал вместе с Гондой, почти все вопросы до мельчайших подробностей были разобраны ими совместно, — и все-таки даже его удивила речь Гонды. А как поражены были остальные слушатели! Где, когда, у кого выучился он так говорить? Всего несколько месяцев назад он еще работал здесь, в Полене, машинистом на узкоколейке; где успел он набраться всей этой премудрости?
