— Его нельзя собрать. Одна часть не подходит к другой.
— Сейчас же соберешь, а не то…
Анталфи прислонился к стене и скрестил руки. Свет от лампы падал на его бледное лицо.
— Ну?.. Раз, два…
— Будьте добры, товарищ Готтесман, объясните товарищам, что эти пулеметы негодны. Совершенно бесполезно пытаться…
— Никаких разговоров! — орал на него Юрко.
— Я вам объяснил, товарищи…
— Сделаешь или нет?
— Я же вам говорю…
— А-а, ты увиливать?!
Варга молча стоял рядом. Он знал, не мог не знать, что за этим последует, но не шевельнулся ни чтобы поддержать Юрко, ни чтобы защитить Анталфи. Он не успел сообразить, что теперь речь идет не только о жизни Анталфи, и если в первый момент он проявит нерешительность, то дальше будет поздно.
— А-а, ты увиливать?!
Юрко, обеими руками ухватив за ствол карабин, занес его над головой Анталфи.
— Буржуйский пес!
Приклад с размаху обрушился на череп Анталфи. Анталфи вскрикнул, кровь залила ему лицо, но он не упал. Шатаясь, шагнул вперед, руками ища опоры. В тот же миг удары градом посыпались на него.
Кровь. Брызги мозга. Кровь.
Труп с разбитым черепом Юрко приказал выбросить через окно во двор.
— Сволочь! — и он плюнул вслед трупу.
Варга молча и неподвижно наблюдал эту сцену.
— Кто сумеет собрать пулемет? — проговорил он наконец неуверенным, хриплым голосом.
Пока Юрко с тремя товарищами возились над пулеметом, остальные взломали винный погреб. Вытащили бочку во двор. Посреди двора разложили костер.
— Жратвы не держали, свиньи этакие! Но винцо у них знаменитое…
— Очень вкусное! Они его, верно, и вместо кофе и вместо жаркого лакали.
— Н-да…
Юрко терпеливо возился над пулеметом. Из трех парней двое всю войну провели около пулеметов, но не помогли ни терпенье, ни опыт: пулемет было невозможно собрать.
— А ведь прав был, собака! — заметил один из них.
— Прав был, упокой господь его душу.
— Упокой господь душу этого мерзавца!
Светало.
Костер во дворе почти потух. Парни, отяжелев от выпитого вина, дремали, вздрагивая от утреннего холодка.
— Вставай, ребята! — крикнул Варга. — Сейчас отправляемся.
Никто не двинулся с места.
Варга скомандовал, на этот раз уже сердито:
— Вставай! Стройся!
— Натощак?
— В Свальяве поедим.
— А до Свальявы?
— Где столько вина — и какого вина! — там и жратва найдется. Надо только поискать как следует. Куда это они ее упрятали…
— Не евши итти? Не спавши?
— Нечего зря время терять, ребята! Пора двигаться.
— Не евши?
— Не спавши?
Варге кровь бросилась в голову.
— Я приказываю! — крикнул он. — Кто ослушается, будет предан суду революционного трибунала!
— Ты это что?.. На нас?..
— Помалкивай лучше, не то и я заговорю!
Дровосеку, который взмахом руки хотел заставить его замолчать, Варга закатил оглушительную пощечину.
— Подлый контрреволюционер! — закричал Варга.
В ту же минуту он пошатнулся. Сзади кто-то ударил его по голове прикладом. Обливаясь кровью, свалился он у ног застывшегося уже Анталфи.
Вспыхнула ожесточенная драка.
Юрко, хотя и его качало от выпитого вина, поднял Варгу на руки и, держа его, как грудного младенца, пошел, ни разу не оглянувшись, по направлению к Свальяве.
Четырнадцать вооруженных парней последовали за ним.
Малочисленный отряд молча поплелся по шоссе.
Тимко был очень горд доверием, оказанным ему партией. Если что омрачало его радость, так это мысль, что ради него обошли Петра.
Но, с другой стороны, товарищ Гольд совершенно прав: Петр ни по-русски, ни по-украински не говорит, без чего в таком деле обойтись нельзя.
Знать бы только, какая там предстоит работа… Дело, может быть, и не такое уж важное. Хотя раз Гольд и Секереш, два таких опытных революционера, полагают, что оно важное и трудное… Конечно, не надо особой мудрости, чтобы понять, что чехи в этой напряженной политической обстановке без серьезной причины не приостановили бы железнодорожное движение. Им, очевидно, важно, чтобы никто не мог попасть в восточную часть Русинско. А если им это важно, то нам, значит, важно туда попасть. Выходит, стало быть… Ну, впрочем, там видно будет…
Поезд был переполнен пассажирами. Большинство ехало в Румынию. Тимко с любопытством разглядывал соседей. Румыны с подрумяненными щеками, евреи с длинными пейсами, русины в грубой холщевой одежде, несколько горожан такого вида, что никак не угадать, откуда они родом. Богатые и бедные — все одинаково ехали в вагоне третьего класса.
