Жупан садится в автомобиль.
— В Ужгород!
Когда машина въезжает в Ужгород, жупан в ужасе спрашивает себя, не привез ли шофер его по ошибке обратно в Мункач: на перекрестках горят огромные костры. Вокруг лежат рабочие и крестьяне с топорами, цапинами и обрезами.
Пемете и окрестности пришли в Ужгород.
Ужгородские рабочие забастовали.
— Господин жупан ищут генерала? Его превосходительство час тому назад отбыли в автомобиле в Мункач.
Костры еще горели, но быки исчезли. Мункачане перемешались с пришедшими. На площади пяди свободной не осталось. Многотысячная толпа была угрожающе спокойна.
До пяти оставалось всего полчаса.
Генерал сквозь оконную занавеску разглядывал площадь. Рука его была сжата в кулак.
«Сейчас Прага, Будапешт и Бухарест читают мои телеграммы, и случись здесь что-нибудь… Румыны, правда, далеко, но венгерские войска завтра же будут здесь. Праге это придется, пожалуй, не по вкусу, но что поделаешь!..»
Его ненависть к толпе даже немного смягчилась при мысли, что это восстание даст ему, наконец, возможность вписать на вечные времена свое имя в список славных полководцев великой французской революции. Правую руку он невольно заложил за борт мундира, между второй и третьей пуговицами.
— Ковач как в воду канул, у нас о нем решительно никаких сведений нет, — ответил он на тревожный вопрос жупана, возвратившегося из Ужгорода.
Он взглянул на часы: без четверти пять.
— Пора ехать. Умней всего будет уехать в Берегсас и там выжидать дальнейших событий.
На площади что-то случилось. Генерал не мог гонять, что там происходит. Он видел только, что картина меняется. Сперва только в одном углу площади возникло движение, медленное, неуверенное, но понемногу оно вырастало, распространялось к середине площади, захватывая все новые массы толпящихся, кричащих, суетящихся людей, и внезапно вся площадь заколыхалась, дрогнула и бурно ринулась к Главной улице. Поднятые цапины колыхались, как тростник на ветру.
Подобно грохоту орудий доносился сквозь запертые окна мощный рев толпы.
Петр внезапно проснулся: кто-то тряс его за плечо. Перед ним стоял курносый легионер.
— Обед принес, — громко сказал легионер и шопотом добавил: — Не ешьте. Хлеб можете есть.
— Отравлено?
— Нет, в нем сильное слабительное. Обычная проделка канцелярии пропаганды. Здорово ослабляет человека.
Петр взял хлеб. Только сейчас он заметил, что почти совсем раздет. Его одежда и башмаки валялись возле койки. Отложив в сторону хлеб, он с помощью легионера оделся, затем снова улегся на койке и принялся за хлеб.
Легионер осторожно притворил за собой дверь.
— Знаешь, кого сторожишь? — шопотом спросил он у стоявшего за дверью часового.
— Большевика какого-то.
— Одного из главных здешних большевиков. Русские стоят под Львовом. Всех нас прикончат, если, упаси бог, с этим что дурное приключится.
— Я не отвечаю, — сказал часовой. — Мое дело караулить.
— Ну, как сказать… Как бы русские не взглянули на это дело иначе… Ты ведь их, большевиков, знаешь: сам был в Сибири. Словом, брат Микулик…
— Покуда я здесь стою… — сказал часовой и крепко стукнул прикладом об пол.
— Мы честно дрались в Сибири, а что толку? Офицеры — те чинов нахватали, в жупаны пролезли, киосками табачными обзавелись, а мы, рядовые?.. Опять пушечным мясом служить против большевиков?
— Мать их… — выругался часовой.
Петр, поев хлеба, опять почувствовал усталость. Заснул и спал глубоко, без снов. Проспал бы, наверно, до самого утра, если бы не внезапный шум в коридоре.
Топанье тяжелых солдатских сапог, бряцание оружия, грубые, охрипшие от крика голоса.
Дверь с грохотом распахнулась. Вмиг камера наполнилась вооруженными легионерами.
Петр в страхе вскочил.
Не раз случалось ему глядеть в глаза смерти, но сейчас он мгновенно понял: спасения нет, замучат до смерти. О защите нечего было и думать: что может сделать он один, безоружный, против трех десятков вооруженных?
Легионеры подхватывают его и поднимают на плечи.
Дикие, восторженные крики. Громкий смех.
Петр не понимает, в чем дело. Солдаты хохочут и грубыми, сильными руками ласково похлопывают его по плечу. Языка их Петр не понимает, но звук их голоса… Они что-то дружелюбно говорят ему, один даже заговаривает с ним на ломаном венгерском языке:
