— Будьте начеку, братцы. У этого еврея нехорошее на уме!
Саботаж идет на убыль. К членам дирекции вернулся дар речи.
— Что это такое? Что происходит? Братцы!.. Товарищи…
— Слышь, Варга, — говорит одноглазый Юрко, дровосек саженного роста, потерявший левый глаз в бою на Солнокском мосту. — Надо, слышь, что-то предпринять.
— В чем, собственно, дело?
Одноглазый Юрко говорит напрямик:
— Ведь евреи Христа распяли!..
— А других забот у вас нет?
— Так ведь… Темный народ эти лесные жители.
— Ну, ладно, — говорит Варга и прямо направляется к православному попу.
Ему везет: поп дома. Он стоит во дворе, любовно поглаживая большую породистую йоркширскую свинью.
— Да славится имя Иисуса Христа, Я к вам, ваше святейшество. По важному делу. Вы, верно, от души обрадуетесь: хочу переходить в православие.
Поповская свинья жирная и красивая — всего два дня как прислал ее в подарок директор Шлезингер. Поп, подоткнув до колен подрясник, с помойным ведром в руке, в замешательстве глядит на Варгу.
— Да что это вы вздумали? Взрослый человек, а хотите веру менять!
— Да видите ли, — смиренно говорит Варга, — сам знаю, что все это одна глупость, да что тут поделаешь?.. Ночью, во сне явился мне какой-то пузатый, лысый святой и говорит мне: «Ну, товарищ Варга, если не хочешь прямо в ад угодить, тотчас же переходи в православную веру». Вы же понимаете, ваше преосвященство, мне вовсе не охота попадать в ад!..
— Что сон? Чепуха! — отвечает поп и опускает пустое помойное ведро.
Свинья сует рыло в ведро, потом разочарованно отворачивается и недовольно хрюкает.
— Стыдно вам. Кто же обращает внимание на сны? — произносит поп наставительно, словно говорит с амвона.
— Стыдно-то стыдно, ваше преподобие, но что поделаешь: верю в сны! А к тому же, надо сказать, я из убеждения стремлюсь перейти в православную веру.
— Преследуемая вера, — говорит поп, одной рукой почесывая свинье шею, а другой гладя собственную бороду. — Тюрьма, оковы, а то и мученическая смерть ожидает православных…
— Ничего, ваше святейшество. И вшами уже маялся, и коростой, и пуля в животе сидела, и в тюрьме гнил — неужто мученичества испугаюсь?..
Поп выпускает свинью и уже обеими руками поглаживает бороду. Он морщит лоб, и поглаживание переходит в нервное подергивание.
— Ну? — торопит его Варга.
— Приходите через шесть недель, — говорит поп и, не добавив ни слова, уходит в дом.
— Погоди, мать твою… — бормочет Варга и на следующий день опять является к попу, на этот раз уже в сопровождении четырех дюжих мужиков.
— На крестины пришли, ваше святейшество, — начинает Варга.
Поп во все глаза глядит на него.
— Чего вздумали, дети мои? Нужно шестинедельное наставление в вере, двухнедельное размышление.
— Нечего время терять, батюшка, — вмешивается в беседу одноглазый Юрко. — Всегда ненавидел попов, да и вообще набожных людей не переваривал. Однако, бог мне свидетель, жалко было бы мне, батюшка, если бы с вами какая-нибудь беда стряслась. Не видать мне в жизни повешенного буржуя, если не повыдергиваю вам бороденку, коли долго будете кочевряжиться.
— Чего его слушать?
— Дать ему в морду!
— Терпение, ребята, терпение. Не забывайте, что мы имеем дело со святым человеком, со служителем господа. Ну, так как же, батюшка?
Четверть часа спустя Варга получает свидетельство о крещении.
«Дорогой товарищ Секереш. С тех пор, как я принял православие, все идет как по маслу. И пишу я тебе, собственно, только потому, что вчера произошло неожиданное событие: пришли в Пемете два господского вида человека, агитаторы великорусской партии, и устроили митинг перед домом попа, страшно ругали венгерцев, евреев, чехов, большевиков и поляков, но пуще всего доставалось от них украинцам. Я не знал, как к этому отнестись, и счел за лучшее поколотить их как следует и выгнать из деревни. Так и сделали. Теперь поговаривают, будто за это нам может здорово влететь. Я, правда, не из пугливых, но будет все же хорошо, если напишешь мне, чего, собственно, хотят великоруссы и как с ними поступить, если опять сюда сунутся, чего, однако, не думаю: отдубасили мы их на совесть.
В общем же, как уже сказал, дела в порядке.
