— Неправда! Клевета! Ложь!
— Ложь? Ну, как знаете. Я хотел вам только добра, но если вы мои намерения принимаете иначе… Я, знаете ли, принял вас с такой любовью только потому, что при виде вас вспомнил о сыне. Сын мой, примерно одних лет с вами, в русском плену, где-то в Сибири, бедненький! Увидев вас, я подумал… Мой бедный Курт, может быть, также нуждается в помощи. Я поэтому решил пойти вам навстречу, надеясь, что всевышний тогда сделает так, чтобы и у моего сына оказался покровитель. Но вы отталкиваете руку помощи, которую я вам протягиваю. Что же я могу тут поделать! Не силой же заставлять вас принимать от меня помощь…
На минутку я подумал, что был несправедлив к этому человеку и что он действительно считает предложение, сделанное мне, благим делом. Но эти мысли тотчас же исчезли, потому что полицейский продолжал:
— Правда, я был немного несправедлив к своему сыну, сравнивая его с вами. Мой сын никогда не падал, да ни при каких условиях не падает так низко, чтобы быть на содержании у женщины, чтобы жить на деньги своей любовницы, как это делаете вы.
— Как?
— Полиции, друг мой, все известно. Будьте уверены, мы знаем также, что вы злоупотребляете правом убежища и вербуете здесь людей для красной армии. Мы знаем, что вы ходите в кафе на деньги студентки из Югославии, и для нас не является тайной, что на средства этой барышни вы приобрели себе зимнее пальто. Не вскакивайте, мой друг, прошу вас сесть и успокоиться. Я больше не стану касаться этих неприятных тем и не собираюсь журить вас… Но если уж вы отказываетесь от моей помощи, то выслушайте, по крайней мере, совет: никогда и ни при каких обстоятельствах не забывайте о человеческом достоинстве. Что сделано, то сделано, но в будущем постарайтесь лучше оберегать свое человеческое достоинство. Это я вам отечески советую, от чистого сердца. Ну, а что касается остального, то если вы обязательно хотите работать на фабрике — странный вкус! — то, может быть, я сумею вам в этом помочь, хотя вы и вели себя в отношении меня далеко не так, чтобы заслужить мою помощь. Ну, да бог с вами… Вы, значит, хотите работать на фабрике? Ладно. Но работы на фабриках у нас, в Австрии, нет. Ничего не поделаешь. Поэтому помочь вам я могу только тем, что предоставлю вам возможность выехать туда, где легче получить работу, где нужны фабричные рабочие. Куда вы хотите ехать — в Чехо-Словакию или в Югославию?
— Я хочу остаться здесь, в Австрии, в Вене.
— Ну вот — опять капризы! Вы же сами несколько минут назад говорили, что хотите работать на фабрике! Я пытался отговорить вас, но вы на этом настаивали. Стало быть, вам следует ехать туда, где есть нужда в фабричных рабочих. Так как же: в Югославию или в Чехо-Словакию? Или, может быть, обратно в Венгрию?
— Я хочу остаться здесь, в Вене.
— У нас на службе? На службе у полиции?
Лист бумаги, который в течение всего допроса он держал в руке, оказался постановлением о высылке. Видя, что все его уговаривания ни к чему не приводят, он вручил мне постановление и устно подтвердил, что я должен немедленно покинуть пределы Австрии. Тотчас же откуда-то появился сыщик, которому было поручено доставить меня на вокзал и позаботиться о том, чтобы я немедленно выехал.
— Живей, а не то опоздаем.
— Я подам жалобу, я буду протестовать! — воскликнул я.
— Ладно, ладно. А пока что поторопитесь, мой молодой друг, — ответил полицейский офицер.
На вокзал мы поехали трамваем. Когда мы вошли в помещение вокзала, сыщик, взяв меня под руку, отвел в дальний угол.
— Я социал-демократ, — сказал он шопотом, — организованный социал-демократ.
Я не понимал, к чему он клонит, а потому продолжал молчать.
— Вот что, товарищ, — продолжал сыщик. — Вам нет никакого смысла уезжать. Да и куда? Чехи вас без паспорта к себе не пустят. Наши же, раз вы уже будете по ту сторону границы, ни в коем случае не впустят вас обратно. Такая «свободная» поездка чаще всего кончается Венгрией, а что там, — это вы, вероятно, лучше моего знаете. Словом, яснее ясного, что уезжать вам не следует.
Совершенно ошеломленный, я уставился на сыщика.
