— Разнежился ваш бригадир, летнее настроение…
— Что же, ведь и отдохнуть когда-то надо, — в лад ему проговорил кто-то из сплавщиков.
— Не сейчас. Река вон как мелеет. Силу теряет.
Лунга тихо струилась; нельзя было и подумать, что месяца полтора назад тут буйствовал разлив, затопив все поймы, с корнем вырывал прибрежные деревья. Большая вода нынче скатилась за несколько дней. И с тех пор над рекой еще ни разу не прогремела гроза. Лето наступило сухое. День ото дня Лунга мелела, как бы таяла. По берегам желтели песчаные откосы, то тут, то там выставлялись на середине белесые островки.
А лес на пикет все прибывал. После костромского пошел вологодский. Этот в долгом плавании изрядно намок. Иные бревна выставляли из воды одни почерневшие торцы. На мели они застревали. Не протолкни вовремя — немедленно образуется затор. Сколько уже «расшили» сплавщики таких заторов за своем многокилометровом пикете!
Вот и сегодня на серединной отмели скопился затор. Ночью соседи спустили много леса с бокового притаежного притока, и дежурным не удалось как следует встретить поток. В другое время бригадир спросил бы с них — куда, мол, глядели? В этот раз он не посчитал за ними вины.
— Идите отдыхать, а мы тут одни управимся, — сказал Федотов ночным дежурным и добавил, подняв голову: — К полудню бы закончить…
— Едва ли сумеем, голова, — заговорили сплавщики. — Вон какая прорва скопилась.
— Надо бы! — повторил Петр и с какой-то особенной душевной теплотой поглядел на своих друзей.
Этот взгляд тронул их. Пусть будет трудно — раньше такие «пыжи» разбирали за целый день, а то и больше, но как не уважить настойчивую просьбу бригадира!
И когда, как раз в полдень, было отправлено в дальнюю дорогу последнее бревно из затора, Петр снял с лысеющей головы кепку и молча поклонился друзьям. Потом поспешно зашагал в сторону дороги, залитой солнцем. Там остановился, глядя вдаль.
С реки кричали ему, а он не слышал. Он видел только эту дорогу, что выходила на простор цветущих лугов из дальнего леса. На какое-то мгновение в черных угольках глаз отразилась печаль о былом. Но скоро опять засветились глаза, снова в них загорелась радость. Он развел руками, словно собираясь обнять ими весь этот обширный край.
Спустившись к реке, к своим, сказал:
— Извиняйте, расчувствовался. — И попросил: — У кого есть махра? Ох, и затянусь!
— А чего ты, дядь Петь? — не понимая, спросил курносый Пронька, самый молодой сплавщик, новичок.
— Праздник у меня сегодня. Праздник! — повторил он. — Пять лет назад я по той дороге приехал к вам. И больше — никуда. Понимаешь теперь или нет, что это такое?
* * *
…Было так. После долгого кочевья цыганский табор приехал на Лунгу. Место понравилось. За лугами — поля, деревни, а в нескольких километрах — старинный город. Вроде бы есть где «поцыганить». Пока старшой, коренастый чернобородый человек лет пятидесяти, думал, кого куда послать, кого какой обложить «данью», из одной кибитки вышел высокий, стройный цыган с молодой женой и остроглазой худенькой девочкой в грязном, истрепанном платьишке.
Пошли к реке. Цыган был хмур, задумчив. Больше месяца ехали сюда из вятских мест. Старшой обещал там легкую жизнь. Мужиков посылал с лошадьми на шабашки, женщин — на гадания и прочие занятия. Строг был Игнат — так звали старшого, — не раз пускал в ход и плетку, требуя щедрых приношений. Но доходы были невелики, особенно у женщин. Мало оказывалось охотников на гадания. Мальцы готовы были за мизерную подачку плясать на животе, целовать землю, но охочих зрителей не находилось. Так с пустыми карманами и пришлось ехать в новое кочевье.
«А даст ли что-нибудь Лунга?» — думал молодой цыган. Не раз он ловил себя на мысли, что пора кончать со старыми порядками, с кочевой жизнью, цыганской вольностью. Какая же это вольность, когда человек не расставался с нуждой, стоял на грани дикости, бескультурья, когда настоящая жизнь проходила мимо!
Однако груз старого все еще не давал ему решиться на что-то серьезное. Да он пока и не знал, где бы мог пригодиться. Умел только на лошади работать, а теперь везде техника, поспорь-ка с ней на лошаденке! Но когда он увидел сплавную реку, неожиданно оживился, и глаза засветились. Жена, шагавшая рядом, спросила:
