Келлавеям было очень непросто снова обосноваться в Пидлтрентхайде, хотя они и отсутствовали меньше года. Они вернулись во время метели, а потому никто не видел, как они приехали. Они вошли в дом, когда Сэм и его жена Лиззи лежали в постели, хотя время едва перевалило за полдень. Возвращение было нелегким, и некоторые члены семьи так и не пришли в себя.
Томас Келлавей скоро занял свое прежнее место в мастерской, не очень охотно освобожденное для него Сэмом, который только-только успел вкусить радости самостоятельной жизни. Отец его работал медленнее, чем хотелось, и Сэм чаще, чем прежде, указывал ему на это. Томас иногда спрашивал себя, остается ли он по-прежнему хозяином в собственной мастерской.
Анне тоже было нелегко приспособиться к прежней жизни, потому что она вернулась на место, занятое ее невесткой. В прошлом Анна и Лиззи Миллер неплохо ладили, потому что Лиззи была тихой девочкой, почтительно относившейся к будущей свекрови. Но, выйдя замуж и обзаведясь своим домом, Лиззи превратилась в женщину с собственными взглядами на жизнь, вовсе не желавшую уходить на второй план, когда Келлавей вернулись в дом, который она стала считать своим. Кое-что она уже успела изменить: принесла какую-то мебель из родительского дома, повесила новые занавески, передвинула стол из одного угла комнаты в другой. Через час после возвращения Анна вернула стол на прежнее место, отчего Лиззи погрузилась в депрессию, продолжавшуюся вот уже семь месяцев.
По этой причине две женщины старались не оставаться друг с другом наедине, что было нелегко, поскольку они постоянно сталкивались по хозяйским делам. И если Анне нужно было помочь Лиззи постирать занавески, то она предпочитала работать в огороде за мастерской. Она чувствовала себя иначе, чем Джем, — не искала той волны возбуждения, которая невидимо затопляла деревню, когда случалось что-то новое. Вместо этого она полола грядки с луком и старалась не думать о пеньке, оставшемся от грушевого дерева в конце сада. Со дня смерти Томми прошло уже полтора года, а Анна все еще по нескольку раз на день вспоминала о нем. Она поняла, что такова уж родительская доля: твои дети остаются с тобой, живые или мертвые, рядом ли они или далеко. Она тосковала и по Мейси, оставшейся в Ламбете, и часто думала о том, как бы вернуть ее в Пидлтрентхайд.
И вдруг она услышала крики Мейси.
Анна Келлавей оказалась у крыльца дома одновременно с телегой.
— Господи Иисусе милостивый, — пробормотала она, увидев живот дочери, и нашла глаза мужа.
Томас воспринял состояние дочери, не моргнув глазом. На его лице появилось решительное выражение. Он взглянул на жену, а потом на виду у соседей, которые пришли узнать, что тут за шум, подошел к телеге и, позвав на помощь Джема и Сэма, поднял дочь.
Хотя Томас уже и принял дочь, Анна знала, что соседи смотрят, как будет вести себя она, и реагировать соответственно ее поступкам. Она оглянулась — Лиззи смотрела на Мейси с плохо скрываемым отвращением. Анна Келлавей закрыла глаза, и перед ее мысленным взором возник образ мисс Лауры Девайн, легко раскачивающейся на канате. Она кивнула сама себе, открыла глаза и, присоединившись к мужу, подхватила Мейси.
— Ну-ну, Мейси, — пробормотала она. — Теперь ты дома, теперь все будет хорошо.
Мейси понесли в дом, а она, найдя глазами Джема, крикнула ему через плечо:
— Джем, ты должен найти Магги — я не знаю, куда она делась.
Джем вздрогнул, глаза его расширились.
— Магги здесь?
— Да-да. Мы бы сюда без нее ни за что не добрались. Она была так добра ко мне и Рози — все устроила и ухаживала за нами. Но потом исчезла.
— Где ты видела ее в последний раз?
— У «Короны». Мы сели в телегу, я повернулась, а ее уже не было. Пожалуйста, найди ее, Джем. У нее не осталось денег, и ей тут страшно.
Мейси занесли в дом, и она не увидела, с какой скоростью развернулся и побежал ее брат.
