– Ладно, не пытайся. – Дмитрий забрал лук. – Все равно наша дружина больше врукопашную рубится.
Помимо оружия Бурцева снабдили всем необходимым для похода. Хан Кхайду не требовал от союзников вооружаться по монгольскому образцу. Зато прочая амуниция оказалась унифицирована в лучших традициях регулярной армии. У каждого воина была палатка или хотя бы пара теплых шкур. Кроме того, в походе ему полагалось иметь два кожаных мешка‑турсука. Мешки эти использовались не только для хранения воды и пищи, но и при переправах через реки. Надутые воздухом, они хорошо держали на воде и человека, и его поклажу.
Походное меню в войске кочевников было без изысков: просо, вяленое мясо да сухой кислый сыр‑крута. Ну и, конечно, провиант, что доставался им по праву победителя на захваченных землях. Если припасы истощались, войско могло обходиться без воды и пищи до десяти дней. Степняки просто пускали кровь лошадям и пили ее. Впрочем, польские княжества – не безжизненные выжженные солнцем степи. Здесь пить лошадиную кровь пока еще никому не приходилось.
Кроме запасов провизии и воды, каждый воин хана вез с собой веревки, походный топор, сито для просеивания муки и очистки грязной воды, шило, нитки, иголки, пилки для затачивания оружия.
– Кстати, – заметил Дмитрий. – За отсутствие любого из этих предметов Чингисхан мог казнить своего воина. Кхайду не столь строг, особенно с союзниками, и из‑за потерянной иголки головы не лишает. Но вот трусость в бою карается без пощады. Побежит с поля брани один человек – казнят весь десяток. Побежит десяток – казнят сотню. Казней не будет лишь в том случае, если в бегство обратится все войско. Но такого, по крайней мере при мне, еще не случалось.
Еще бы! Трудно обратить в бегство армию, каждый солдат которой знает, что, спасая собственную шкуру, он обрекает на неминуемую смерть себя и своих товарищей после сражения. Ни шагу назад, в общем… Законы военного времени покруче сталинских расстрелов на передовой.
– Поэтому предупреждаю сразу, Василь, – продолжал Дмитрий. – Коль увижу, что ты начинаешь пятиться перед супостатом, зарублю вот этим самым мечом.
Бурцев промолчал. Но раз уж на то пошло, то же самое вправе сделать и он, стоит десятнику смалодушничать в бою.
– Зато можешь быть спокоен, – Дмитрий подмигнул. – В полон тебя ни поляки, ни тевтоны не возьмут. Мы не позволим. С этим тоже строго: если кого‑нибудь пленят, татары опять‑таки убивают весь десяток.
Бурцев вспомнил брата Себастьяна с его пыточным арсеналом. Пожалуй, татаро‑монгольский вариант круговой поруки – не такая уж и плохая вещь.
Знакомое уже «Бр‑р‑рум‑бам‑п» громыхнуло вдруг где‑то на краю лагеря. И еще раз, и еще.
– В чем дело? – встревожился Бурцев. – Нападение?
– Нет, – мотнул головой десятник. – Сигнал сбора на казнь. То, о чем я тебе говорил. Смерть – она легка на помине.
– И часто у вас такое происходит?
– Не‑а. С тех пор, как вошли на польские земли, – в первый раз. Так что, думаю, стоит посмотреть. Особенно тебе, Василь. Оно полезно будет. Идем!
В «полезности» предстоящего зрелища Бурцев сомневался. Но последнее слово десятника прозвучало как приказ. А в войске, где царят столь крутые нравы, пререкаться с командиром – себе дороже. Он предпочел не ерепениться. Пока, по крайней мере.
Глава 51
Мрачное действо происходило в круге, освещенном множеством факелов – их держали неподвижные воины с угрюмыми лицами и обнаженными саблями. Огонь шипел, злобно плевался яркими брызгами, чадил в черное небо густым дымом, то и дело вздрагивал на ветру, отражаясь в стали клинков и узких щелочках глаз одинаково недобрым блеском.
Барабанщики за пределами огненного круга мерно поднимали и опускали огромные колотушки на натянутую кожу своих тамтамов.
Суровые лица, суровые взгляды…
В центре круга располагалось странное сооружение. Несколько жердей, врытых в землю, отдаленно напоминали каркас юрты, еще не покрытой шкурами. Поверх этой ребристой конструкции были перекинуты веревки из конского волоса. На веревках в хитроумном переплетении узлов покачивались топор и с пяток тяжелых камней в прочной сетке. Под ними – бревно.
