Бурцев сокрушенно покачал головой. Неприятно ощущать себя невольным виновником казни.
– Бой под Вроцлавом был давно. Почему же этих несчастных казнят только сейчас?
– Несчастных?! – Бурангул сдвинул брови еще сильнее. – Из‑за них мы потеряли осадные орудия и огненный припас. Конечно, Кхайду‑хан мог казнить их сразу – прямо в Вроцлаве, но он поступил мудрее. Грядет великая битва, Вацалав. Скоро мы встретимся с войсками силезского князя Генриха и тевтонского магистра Конрада в решающем сражении. Так что сейчас от этой казни будет больше пользы. Тот, кто увидит сегодня позорную смерть в юрте смерти, укрепится духом перед предстоящей сечей. Ибо никому не захочется разделить участь недостойного Шонхора и его трусов.
Недостойного Шонхора и его трусов? Но Бурцев‑то хорошо помнил, как отчаянно дрались сегодняшние смертники с отрядом Освальда. Если это трусость, что же тогда в понимании Кхайду храбрость?!
Бурцев снова взглянул на диковинную гильотину. Кто ляжет под нее следующим?
А вот никто! Плаху с двумя глубокими зарубками оттащили в сторону. «Ассистенты» китайца отвязали окровавленный топор, высыпали из сетки камни и принялись разбирать «юрту смерти». Сам же Сыма Цзян, чьи длинные одежды покрылись кровяной сыпью, спешно удалился. Значит, миссия китайца выполнена и дальнейших казней не последует? Похоже на то. В татаро‑монгольском войске, как и везде в мире, элита имеет большее право на снисхождение, нежели рядовые члены сообщества. Ну и ладно. Наблюдать за дальнейшей процедурой обезглавливания все равно не хотелось. Одно дело зарубить противника в бою и совсем другое – жестокая казнь.
Глава 52
– Куда это вы оба?! Еще не все! – Бурангул задержал русичей Вацалава и Дмитрия. – Стойте на месте. Иначе вас сочтут сочувствующими осужденным и тоже вытащат в круг позора.
– Как так – не все? – удивился Дмитрий. – Плаху вон разобрали, топор унесли, катаец ваш тоже ушел.
– Ни топор, ни Сыма Цзян больше не нужны, – объяснил сотник. – Знатным воинам за былые заслуги оказана великая милость. Опытный палач умертвит их без пролития крови. Каждому известно: отрубленная голова и кровь, окропившая позорное место, обрекают душу казненного на вечные скитания и лишают ее возможности возродиться к новой, более достойной жизни. Человеку, которому с позором отсекли голову, закрыт путь в подземное царство мертвых Эрлик‑хана. Демоны, элчи и эрлики, не впустят его туда для посмертного упокоения.
– Так что же с ними сделают, со знатными воинами? – недоумевал Бурцев. – Сожгут заживо, что ли?
После гильотинирования он бы ничуть не удивился, увидев в татаро‑монгольском стане костры а‑ля святая инквизиция.
– Им переломят хребет.
Ничего себе, «великая милость»!
– Прошу слова, непобедимый хан! – возглас отчаяния вдруг прорезал тишину. Донесся он из освещенного факелами круга. На закричавшего нукера с немым укором и презрением посмотрели даже лежавшие рядом товарищи по несчастью.
Кхайду поморщился, но все же процедил сквозь зубы:
– Говори. Если тебе есть что сказать.
– Я прошу не за свою никчемную жизнь, непобедимый хан, – смертник кое‑как совладал со своим голосом и старался по возможности сохранять достоинство, – а за своего господина тысячника Шонхора. Он никогда не слыл трусом. А под Вроцлавом мой господин отправил на штурм своих воинов, почти не оставив при себе охраны. И именно в этот момент его хотели пленить. Если бы мы не отступили за осадный частокол…
– И для тебя, и для твоего господина было бы лучше, если бы вы этого не сделали, а просто отбили атаку, как и подобает воинам народа великого Темучина, – сурово произнес Кхайду. – В том бою даже старый мудрец из Китая повел себя достойнее, чем вы. А ведь он ученый муж и вовсе не обязан ввязываться в сражения.
– Непобедимый хан! У нас не было иного выхода! Лесные разбойники пробились к моему господину. Один из них, которого я почему‑то вижу сейчас здесь, сорвал с его груди неприкосновенную пайзцу.
– Если твой господин позволил сделать это, значит, пайзца была дарована недостойному. Все.
Хан взмахнул рукой. Из‑за его спины выступил крепкий хмуролицый воин с длинной тяжелой дубиной в руках. Воевать с такой оглоблей несподручно, биться в палочном бою Божьего суда – тоже. Но вот…
