Вторая фигура – маленькая и тщедушная. На этом человечке вообще не было брони. Только длинный халат да широкая островерхая шляпа из соломы. Лица под шляпной тенью не разглядеть.
– Твоя уверена? – пробасил гигант.
– Верена‑верена! – закивал малой.
Оба говорили по‑татарски. И оба говорили по‑татарски скверно. Тот, что в железе, – чуть получше. Тонкоголосый недомерок – хуже. Явно, это был не их родной язык.
– Моя долго наблюдала и моя узнала! – торопливо продолжал малой в шляпе. – Этот человека вел польский разбойника и жег наша камнемета возле Вроцлав‑города. Доложить надо Кхайду‑хан…
Сон как рукой сняло. Бурцев тоже «моя узнала» говорившего. Это же тот самый желтолицый старичок‑гренадер, швырявшийся под Вроцлавом пороховыми гранатами.
– Уже доложили, – медведеобразный гигант еще раз больно пихнул пленника ногой под ребра. – Восстань, ты!
Вероятно, на ломаном татарском это означает «вставай». Но Бурцев приготовился именно «восстать». Во‑первых, пнули как собаку. Во‑вторых, испортили такой чудесный сон. А в‑третьих… Все равно терять‑то теперь нечего. Раз в нем опознали поджигателя осадной техники, то, скорее всего, убьют на месте. Значит, двинуть напоследок кому‑нибудь в зубы – не велик грех.
Проснувшиеся и испуганные полоняне отползали подальше, зато отовсюду подтягивались надсмотрщики с плетьми.
– До земля тевтонских замков еще далеко, а ты погубил наш пороки, орденский хвост! – распалялся гигант.
Наверное, тип хотел сказать что‑то вроде «орденский прихвостень». Интересно все‑таки, какой язык у этого парня родной, если он так безбожно коверкает татарский? Впрочем, «хвост» в его устах тоже звучит обидно. Особенно если орденский.
Бурцев напрягся, намереваясь вскочить, и тут… Подгоняя нерасторопного пленника, громила в железе бесцеремонно вышиб ногой из‑под его головы обувь. Сами берцы до костра не долетели, но вот выпавший пергамент угодил прямо в присыпанный золой жар.
Послание Аделаиды, писанное ее же кровью, мгновенно вспыхнуло на красных углях. А это было уже слишком!
Прыжок – и Бурцев стоит на ногах. Еще прыжок – и голая пятка заныла от удара о круглую нагрудную пластину чужого доспеха. Неожиданный толчок едва не опрокинул татарина в соседний костер, но бугай все же удержался на ногах.
Гигант взревел, вырвал плеть у ближайшего надсмотрщика.
Уклониться Бурцев не успел. Плечо и спину ожгло болью. А еще секунду спустя уже бронированный кулак мелькнул перед его носом. Бурцев ушел с линии атаки, удачно перехватил руку противника, чуть присел, сопровождая движение закованного в железо здоровяка и усиливая его же первоначальный импульс, немного развернулся. И еще раз. Наземь тяжелого бойца бросил в общем‑то бесхитростный, но действенный прием. Увлекаемый энергией своего выпада и собственным весом, утратив контроль над телом, воин упал со звоном и грохотом. Бурцев же мысленно поблагодарил тренера‑рукопашника, который, помимо всего прочего, обучил его и базовой технике айкидо.
Эффектный бросок ошеломил свидетелей схватки. Но ненадолго. Две‑три секунды – и дерзкого пленника обступили воины с обнаженными саблями.
– Не мешать! – вдруг раздался повелительный окрик. В свет костров вступил хан Кхайду в окружении свиты. – Пусть дерутся! Я хочу посмотреть, сколько продержится против лучшего кулачного бойца моих туменов этот полонянин.
«Лучший боец» уже поднялся, расстегнул и скинул на землю пояс с мечом, начал снимать рукавицы, обшитые стальными бляхами.
– Это лишнее, – остановил хан. – Дерись в доспехах – целее будешь. Сегодня тебе попался достойный противник, а мне калеки в войске ни к чему.
Калеки? Бурцев, конечно, польщен, однако не переоценивает ли старина Кхайду его возможности? С такими соперниками на ринге Бурцеву встречаться еще не приходилось. Вне ринга – тоже.
Он оценил снаряжение противника. Бить в голову бесполезно. Только расшибешь кулаки и ноги о шлем. Корпус, упрятанный в кольчугу и нагрудник, тоже недосягаем – пятка вон до сих пор болит. Да и на руках медведя в броне – сплошь железо. Уязвимыми остаются только ноги. Широкие штаны да сапоги из плотной кожи не спасут от хорошо поставленного удара.
