Медиумы замерли. Только чуть качнулись в последний раз складки их длинных черных одежд – и люди обратились в живой камень.
Теперь глаза открыл сам магистр. Но он смотрел не на огонь – на башенку. Свет от нее расходился по старому треснувшему асфальту, будто круги на воде. Или на самом деле сияние шло из‑под земли – от древних развалин? Светящаяся окружность напоминала люк, готовый вот‑вот распахнуться.
Магистр тевтонов медленно опустился на колено, нагнулся, протягивая одну руку к светящемуся асфальту, другую – к таинственному артефакту. По мере приближения его дрожащих пальцев в черной перчатке свет пульсировал все сильнее.
А вот этот фокус Бурцеву не нравился. Чем бы там ни тешился магистр в гитлеровском мундире, пора ему помешать. Когда Бурцев выскочил из укрытия, ни один из медиумов не шевельнулся. Все четверо по‑прежнему тупо пялились на огненные цифры. Отстраниться, выбросить, отринуть… Дисциплинированные люди в черном выполняли приказ вожака.
Одним прыжком Бурцев перемахнул через костер. Чуть‑чуть не рассчитал – правая нога все же угодила в огонь. Что‑то хрустнуло под подошвой, вверх взвился сноп искр. Молодчик в мундире оглянулся. Лицо под высокой тульей эсэсовской фуражки скривилось от ненависти и ужаса. Отдернув руки от башенки, магистр пятился прочь из сияющего круга на асфальте. Бурцев уже выдернул ногу из огня. Штанина, к счастью, не занялась, а вот аккуратно выложенная цифирь – растоптана. Досталось второй конструкции слева – девятке. Горящая палка, составлявшая нижний край ее «кольца», откатилась к самому основанию. Забавно… Бурцев, сбив один огненный узор, тут же невольно создал другой, превратив «девять» в «два». На застывших в трансе медиумов эта перемена, впрочем, не произвела ни малейшего впечатления. Они глазели на огонь все так же сосредоточенно, не моргая.
Зато человек в мундире взвыл, яростно взмахнул руками, истерично дернулся и вот теперь действительно стал похож на беснующегося фюрера. Толстобокая папка с бумагами выпала из пальцев магистра, раскрылась, на асфальт посыпался ворох документов. Мелкий печатный шрифт, кажется, немецкий, карты, схемы боевых действий…
Ладно, потом разберемся! Сейчас Бурцева куда больше занимала миниатюрная башенка и светящаяся под ней окружность. Он, между прочим, находился в самом центре странного круга. И желал поскорее покончить со всей этой чертовщиной. Хоть и музейная вещичка перед ним, но… Бурцев взмахнул дубинкой.
– Найн! – отчаянный крик магистра сорвался на визг.
Под упругим увесистым концом «демократизатора» сияющая башня разлетелась на куски. И взорвалась вместе с асфальтом. «Люк» не открылся – он рассыпался, ударил этой россыпью в лицо. Еще одна бомба, раложенная в похищенный экспонат?!
Бурцев инстинктивно прикрылся щитом. И оглох. И ослеп окончательно. Яркая вспышка, взрывная волна и туча осколков сбили его с ног. Последнее, что он видел, была трещина, пробежавшая по прозрачному забралу «Ската».
Глава 5
Очнулся Бурцев в ту же секунду. Так ему показалось. Где‑то на периферии сознания промелькнуло сожаление о разбитой башенке. Все‑таки музейный экспонат, как ни крути. Наверное, уникальный, наверное, представляет какую‑никакую ценность, а он ее так вот лихо – дубинкой, да вдребезги. Потом Бурцев открыл глаза. Смутное чувство вины пропало. Возвращались другие чувства.
Да, пожалуй, не секунду он был в беспамятстве. Отключился в полночь, а сейчас над ним дневное небо.
Бурцев лежал на спине. В антрацитово‑черной, щедро разбавленной лужами жирной грязи. Редкие облака плыли по изумительно чистому небосклону. И что же не так? Что?! Облака необычайно красивы. Взбитый зефир, залитый в причудливые формы. Жаль, нельзя так вот лежать и восторгаться ими всю оставшуюся жизнь. Пора спускаться на грешную землю.
Проклиная неудобный броник и рискуя глотнуть ненароком отвратительной жижи, Бурцев тяжело перекатился на бок. Внизу хлюпнуло, чавкнуло. Ну и мерзость… В Нижнем парке ничего подобного не было.
Он встряхнул головой. Вроде все на месте – и голова, и шлем с треснувшим забралом. Руки‑ноги тоже в порядке. Правая кисть все еще судорожно сжимает дубинку. Потребовалось некоторое усилие, чтобы расцепить собственные пальцы. На левой руке, как и прежде, болтается щит. Только вот в ушах шумит. И ощущение – странное, неприятное. Незнакомое.
