Все‑таки случилось что‑то… Что‑то особенное, чего быть не должно. И не с кем‑нибудь, а именно с ним случилось – с Василием Бурцевым.
Контузия?
Блуждающий взгляд вырвал деревянное колесо, чуть ли не по самую ось увязшее в чавкающем киселе. И еще одно колесо… Такое же перепачканное. Всего колес было четыре, а над ними возвышалась заляпанная… повозка, что ли? Ну и бред! Не на телегах же их атаковали скины! И куда подевался асфальт, о который его чуть не размазало взрывом. И почему в голе зрения до сих пор не попали парковые деревья. Где ребята из его отделения? А непроглядный дым, от которого было не продохнуть?
Он вновь – обессиленно и со смачным плюхом откинулся на спину. Таких «куда», «почему» и «где» казалось много, слишком много. Достаточно, чтобы сделать определенные выводы. И Бурцев их сделал.
– Нет, Васек, не надейся, никакая это не контузия. Тут дело посерьезнее будет. Психическое расстройство чистой воды – вот в чем фишка. Галлюцинации. Реактивный психоз или что там еще… Хорошенько же тебя шандарахнуло. В город, наверное, уже войска вводят, а ты лежишь посреди Нижнего парка да блаженствуешь – облачка считаешь. Дослужился, блин… Уж лучше бы на парадных лошадках катался в конвой милиции.
Откуда‑то доносился отдаленный гул, похожий на шум голосов. Слабое эхо реальных событий, которое кце улавливает его травмированный мозг, или очередная галлюцинация – слуховая? Выяснить можно только одним способом. Ухватившись за ближайшее колесо, Бурцев начал подниматься.
Получилось не сразу: руки срывались с осклизлого дерева, жирное чавкающее месиво облепляло ноги. Отвратительная правдоподобность – совсем уж не по‑галлюциногенному. Но придать себе вертикальное положение сейчас наипервейшая задача. Валяться в луже, как ни крути, – занятие, более подходящее для свиней.
Ноги наконец обрели былую крепость – он встал. И едва удержался от соблазна немедленно плюхнуться обратно. Бр‑р‑р! Ударивший из‑за телеги свежий ветерок тоже не казался плодом больного воображения.
После влажной грязевой ванны он студил вполне ощутимо. До слез из глаз.
Бурцев поежился. Прямо скажем – не Африка. Но когда успело похолодать? Или пока он был в отключке, его зачем‑то переправили в другую климатическую зону? Что тут за странный сезон? Слякотная зима? Поздняя осень? Или… Бурцев проморгался, смахнул вышибленные бодрящим ветерком слезы и смог наконец как следует оглядеться вокруг. Весна! Причем в полном разгаре.
Ничего хотя бы отдаленно напоминающего Нижний парк. Все иначе. Больше, чем просто иначе. Справа – речушка. Слева – набухшая почками рощица, переходящая в густой лес. Сзади – холм, там сквозь стаявший снежок уже пробивается молодая травка. Впереди – еще холмик, поменьше. Идиллическую картину портила только расквашенная множеством колес дорога. Жирной черной змеюкой она сползала с одной возвышенности и, мудрено извиваясь, поднималась на другую.
На обочине валялись камни, скатившиеся в незапамятные времена с какого‑то из холмов. Нет, не камни даже – огромные выщербленные глыбы, этакие неподъемные кубики для неведомого циклопического сооружения. Или все‑таки ведомого? Опять пресловутые башни перехода?
Бурцев стоял аккурат меж двух холмов, на краю пестрого притихшего табора. Повозки, брошенные на дороге, сгрудились в беспорядочную кучу. Неказистые груженные каким‑то барахлом крестьянские телеги. Впрочем, выделялась среди них одна – в авангарде изломанной колонны. Крытая, яркая с высокими деревянными бортами, расшитая и размалеванная невесть чем. Орлы, что ли? Или грифы? Нет, все‑таки орлы – с короной и распростертыми крыльями. Белые коронованные орелики на красном фоне.
Сзади – опущенный полог медвежьей шкуры, спереди – место для возницы. Нет, не карета, конечно, но явно побогаче остальных повозок. И лошадки впряжены – загляденье – не то что полудохлые клячи вокруг. Целых четыре здоровых ухоженных и сытых коняги. Двух из них – пегую и гнедую – можно хоть сейчас под седло ставить.
Кстати, это средство передвижения, в отличие от других телег, охранялось: Бурцев приметил пару вооруженных стражей. Но чем вооруженных! Диковинные топоры на длинных рукоятях и с широкими лезвиями. Дрова такими рубить – замаешься, а вот голову снять с плеч – запросто. Прямо‑таки музейные боевые секиры. Но если б только они…
