– Я была просто вне себя, пришлось сбежать в ванную и выпить стакан воды, – призналась она.
– Что с вами, сеньора? – спросила Хустиниана.
– Этот негодяй ко мне полез. Не знаю, как я удержалась и не влепила ему пощечину.
– Надо было влепить, разбить об его башку кофейник, расцарапать физиономию и выставить вон! – кипел от ярости дон Ригоберто.
– Я так и сделала: влепила, разбила, расцарапала и выставила. – Донья Лукреция потерлась кончиком носа о щеку мужа. – Но не сразу. До этого еще много чего произошло.
«Ночь длинна», – подумал дон Ригоберто. Он изучал Фито, как энтомолог изучает редкое насекомое, гордость своей коллекции. И все же отчаянному храбрецу, решившемуся выставить напоказ то, что в приличном обществе принято скрывать, нельзя было не позавидовать. Непомерный эгоизм помог ничтожному Фито Себолье достичь такой степени свободы, о которой ему, в своем роде утонченному интеллектуалу, приходилось лишь мечтать («Впрочем, как и Кафке, и поэту Уоллесу Стивенсу», – утешил себя дон Ригоберто). Давным-давно он по памяти записал в тетрадь разговор в баре «У Цезаря», когда Фито признался, что самое интенсивное сексуальное переживание посетило его не в постели одной из многочисленных любовниц, не за кулисами парижского «Фоли-Бержер», а в забытой богом Луизиане, в общежитии Батон-Ружского университета, куда его запихнул респектабельный папаша в надежде сделать из сына специалиста в области химической промышленности. Там на стене dormitory [40] одним прекрасным весенним вечером разыгралось самое неистовое сексуальное действо с тех пор, как вымерли динозавры.
– Два паучка? – Ноздри дона Ригоберто заходили ходуном. Он так разволновался, что едва не начал шевелить развесистыми, как у слоненка Думбо, ушами.
– Вот такусенькие. – Фито Себолья сложил кончики большого и указательного пальцев. Они приметили друг друга и стали сближаться, готовые или слиться в экстазе, или умереть. Умереть от любви и залюбить друг друга до смерти. А когда один вскочил на другого, мне показалось, что началось землетрясение. Вся комната пропахла семенем.
– Откуда ты знаешь, что они совокуплялись? – поддразнил дон Ригоберто. – Может, дрались?
– Дрались и совокуплялись одновременно, как и должно быть, как всегда и бывает. – Фито Себолья привстал; он возбужденно размахивал руками, рисуя в воздухе непонятные фигуры всеми десятью пальцами. – Они переплелись лапками, суставчиками, чешуйками, даже глазными сетками. Я никогда не видел таких счастливых тварей. Никогда не видел такой страсти, клянусь моей святой матушкой, которая глядит на меня с небес, Риго.
Вид слившихся в экстазе паучков привел Фито в немыслимое возбуждение, которое едва удалось снять при помощи сеанса самоудовлетворения и ледяного душа. Спустя сорок лет, после бессчетных любовных похождений, воспоминание о том, как под вечерним небом Батон-Ружа самозабвенно спаривались два паучка, действовало на него лучше любого стимулятора, даже теперь, когда возраст поневоле предписывал воздержание.
– Расскажи, как ты работал в Фоли-Бержер, Фито, – попросила Тете Баррига, сотни раз слышавшая эту историю. – Ты, конечно, врешь, но очень уж забавно.
– Она играла с огнем, – вмешался дон Ригоберто. – Впрочем, у Тете это любимое занятие.
Фито Себолья, мирно потягивавший виски, подскочил на месте:
– Я вру! Да это была лучшая работа в моей жизни. Хотя начальство тиранило меня так же, как теперь твой муж, Лукре. Садись с нами, послушай.
Взгляд Фито остекленел, язык заплетался. Гости уже начинали поглядывать на часы. Донья Лукреция скрепя сердце подсела к чете Баррига. Фито Себолья воскрешал в памяти то достославное лето. Он остался в Париже без гроша в кармане, и одна подружка помогла ему найти работу в «знаменитом театре на улице Рише».
– Работа имела непосредственное отношение к женским соскам, – сообщил Фито, высунув пупырчатый кончик языка и осоловело прищурив глаза, словно хотел получше разглядеть находящийся перед ним предмет. («А находилось перед ним мое декольте». Одиночество дона Ригоберто становилось невыносимым.) Хотя я был самой мелкой сошкой с самым низким жалованьем, от меня прямо зависел успех шоу. Офигительная ответственность.
