– Сколько моих писем ты получил, Ригоберто?
– Десять, – ответил он, слегка запнувшись. – Я думал, ты спишь. А почему ты спрашиваешь?
– Я тоже получила от тебя десять анонимок, – ответила она, не двигаясь. – Я бы назвала это любовью к симметрии.
Теперь насторожился дон Ригоберто.
– Десять анонимок от меня? Я не написал тебе ни одного письма. Ни с подписью, ни без подписи.
– Конечно, – произнесла женщина, глубоко вздохнув. – Ты и сейчас ничего не знаешь. До сих пор бродишь в потемках. Ну хоть немножко начинаешь понимать? Я тоже не отправляла тебе анонимок. Всего одно письмо. Но то самое, одно-единственное и вправду написанное мной, я так и не отправила.
Они пролежали молча, не шелохнувшись, две, три, пять секунд. И хотя тишину нарушал лишь рокот волн, дону Ригоберто казалось, что под окнами вновь собираются разъяренные коты и истомленные страстью кошки.
– Ты ведь не шутишь? – выговорил он, отлично зная, что донья Лукреция говорила очень серьезно.
Она не ответила. В спальне снова воцарилась тишина. Каким коротким, каким непрочным оказалось их ослепительное счастье. Добро пожаловать в реальность, Ригоберто, суровую и жестокую.
– Если ты, как и я, больше не хочешь спать, – предложил он наконец, – вместо того чтобы считать овец, давай попробуем во всем разобраться. Лучше покончить с этим прямо сейчас. Если ты не против, конечно. Если предпочитаешь забыть об этих анонимках, давай забудем. И больше никогда не станем о них говорить.
– Ты ведь и сам прекрасно знаешь, Ригоберто, что забыть не получится, – устало возразила женщина. – Нужно разобраться во всем раз и навсегда.
– Отлично, – согласился он, приподнимаясь. – Давай их прочтем.
В доме было прохладно, и, прежде чем перебраться в кабинет, они накинули халаты. Донья Лукреция захватила термос с горячим лимонадом, приготовленным на случай простуды. Перед тем как приступить к чтению, сделали пару глотков из одного стакана. Дон Ригоберто хранил письма в последней из тетрадей, заложив ими чистую страницу; донья Лукреция, перевязав свои послания лиловой лентой, носила их в дамской сумочке. Конверты и бумага оказались совершенно одинаковыми – такие продавались за четыре реала в китайских лавках. Однако почерк был разный. Единственного письма, в действительности написанного доньей Лукрецией, среди анонимок не оказалось.
– Это мой почерк, – пробормотал дон Ригоберто, придя в крайнее изумление. Он скрупулезно изучил первое письмо, сосредоточившись на каллиграфии и почти игнорируя его содержание. – Хотя, сказать по правде, почерк у меня самый заурядный. Его кто угодно скопирует.
– Особенно подросток, увлеченный живописью, юный художник, – заключила донья Лукреция, помахивая письмами, якобы написанными ее рукой. – Это как раз не мой почерк. Потому я и не решилась отправить тебе письмо, которое действительно написала. Чтобы ты не смог сравнить его с другими и разоблачить меня.
– Немного похоже, – возразил дон Ригоберто; он разглядывал анонимки под лупой, как филателист – редкую марку. – В обоих случаях буквы закругленные, старательно прорисованные. Почерк женщины, окончившей школу при монастыре, например, Софианум.
– Разве ты не узнал мой почерк?
– Я и не знал, – ответил он. Настал третий за эту ночь больших сюрпризов его черед удивляться. – Я только теперь это понял. Насколько я припоминаю, прежде ты не писала мне писем.
– Да и эти написаны не мной.
Еще целых полчаса они молча изучали анонимные послания. Супруги сидели рядышком на кожаном диване, заваленном подушками, под торшером с расписанным рисунками австралийских аборигенов абажуром. Света хватало обоим. Время от времени они прихлебывали лимонад. Порой у кого-то вырывался смешок, гневный возглас или печальный вздох, но другой ни о чем не спрашивал. Оба закончили читать одновременно и искоса поглядывали друг на друга, усталые, растерянные, нерешительные. С чего начать?
– Он проник сюда, – произнес наконец дон Ригоберто, обводя взглядом кабинет. – Рылся в моих вещах, читал записи. Все самое заветное, самое тайное – здесь, в моих тетрадях. В них то, чего даже ты не знаешь. Письма, которые я тебе якобы отправлял, действительно мои. Хоть и написаны не мной. Я готов поклясться, что каждая фраза в них украдена из моих тетрадей. Просто мозаика. Мысли, цитаты, шутки, игры, мои собственные и чужие слова, все вперемешку.
